Левенгук протянул странный аппарат царю.
Надо заметить, что конструкции первых микроскопов Левенгука довольно сильно отличались от совеременных: они не были настольными, а в них нужно было смотреть, приблизительно как в калейдоскоп и просматриваемые препараты фиксировались так, что их замены требовалась почти полная разборка всего устройства.
— Вставайте к свету, вот так, — Левенгук помог Петру приспособить аппарат к своему зрению — видите этих зверюшек-анималькулей, которые копошатся перед Вашими глазами — это Вы смогли сделать только с помощью моего изобретения!
— Зверюшки… — царь отложил микроскоп в сторону — зверюшки….Молодец ты, Антониус, ай молодец! — воскликнул он.
— Это была капля из пруда возле моего дома, — сообщил Левенгук — а вот полюбопытствуйте, как страшно выглядит в увеличенном виде голова блохи. Хозяин передал высокому гостю ещё один приборчик. — Сущий монстр!
Пётр радовался как ребёнок. Здесь задержались до конца дня, разглядывая разные микроскопические препараты и беседуя с Левенгуком
Когда визитёры отправились к себе, Меншиков поинтересовался:
— Мин херц, а что ты так возбудился на эти крохотульки?
— О, друг мой, эти крохи ростом малы, но творят великие дела! И самое главное — от них болезни возникают многие. Вот чего нам так нужно было предпринять в Керчи — избавиться от них и болезни от армии отступили бы.
— Ага, а как? Ножиком зарезать? — рассмеялся Меншиков.
— Дурак ты, Сашка! — улыбнулся царь — воду не пить сырую, а только варёную. Вскипятить воду-то, все эти зверюшки сдохнут и можно пить — никакой дристни не приключится.
— Фу, пить воду с дохлятиной…
— А ты считай, что это бульон!
— Сам придумал про болезни от этих малявок?
— Какой там, прозрел в грядущем. Давно уже, ещё когда из Преображенского в Троицу с тобой бежали. Только не мог понять никак, что там к чему, мучился, вспоминал, а тут как в микроскоп увидел мельтешение их, как опять в лоб стукнуло: вот же оно! Теперь у нас в армии уж мор не допустим…
XII
Вильгельм Оранский готовился к приёму русского посольства, перечитывая доклад английского посла из Москвы. Как же отнестись к этим, не укладывающимся ни в какие рамки, сведениям? «Московский царь предвидит будущее». Король Англии и Шотландии; штатгальтер Голландии, Зеландии и Утрехта, штатгальтер Гелдерланда, штатгальтер Оверэйсела привычно сдержал раздражение и не швырнул прочитанный документ на конторку, а аккуратно положил. Россия наш важный торговый партнёр, причём от торговли с ней мы имеем не просто выгоду — она снабжает нас стратегическими, для нашего флота товарами: мачтовый лес, пенька, дёготь… Мы, фактически, зависим от русских поставок, а тут ещё и такие новости. Если это правда, то вести сейчас политику с русскими, всё равно, что играть с открытыми картами против игрока с картами закрытыми. Но это совершенно невозможно! И без Москвы нам сейчас не обойтись. Вот дилемма! Что ж, разобраться с этим вопросом поможет личная встреча с царём.
В Амстердам за Петром Вильгельм решил не ехать. Не стоит поднимать лишний шум вокруг тайного посольства. Лучше всё провести здесь, в старом добром Лондоне, где и стены помогают, где у них есть уши, а то и глаза. Корабль спокойно довезёт послов и без меня. Вильгельм ещё прошёлся немного по кабинету, просчитывая варианты развития московской политики.
— Приветствую тебя, мой любезный брат! — встретил английский король русского царя, как только последняя нога последнего покинула трап и вступила на берег Темзы.
Пётр ответил не менее вежливым приветствием. Оба монарха с первого взгляда и слова оценили незаурядность друг друга и прониклись взаимной симпатией. Вильгельм проводил гостя в предоставленные апартаменты, пожелал приятного отдыха с дороги и предложил время для дипломатической беседы. Всё это было принято Петром с благодарностью.
— Какие османы! О чём ты? — удивился Вильгельм в ответ на то, что Пётр завёл разговор о турецкой войне, — эта тема уже всем надоела. Я думаю, что благодаря твоим успехам, османы вот-вот запросят мира на самых выгодных для твоей державы условиях.
При этом Вильгельм ухитрился изобразить лицом целую кучу переживаний: от «я в полном восхищении от мужества русского воинства перед лицом жестокого и сильного врага», до «такую кучу дерьма как крымские татары только русские варвары могли терпеть так долго, но уж если сподобились, ладно, сделаю комплимент, но совсем не от души».