Может, не стоило самовольничать и приходить сюда? Может, надо было дождаться, пока Станис соберёт свою армию, которая раскатала бы Серафима и его верных шестёрок в коврик и свернула бы в трубочку?
Если верить Станису, Серафим каким-то образом смог подчинить себе волю фортучента и Тео.
Как для айтишника, для нее аналогия была очевидна: взломав программу, хакер запустил вирус, и его необходимо обезвредить, не повредив при этом саму программную оболочку. Вот только антивируса у нее нет, да и человеческая личность — не пара строчек компьютерного кода.
Почему Станис так уверен, что её вмешательство способно помочь?
И почему ни он, ни Макс не сказал ей всю правду?
Все эти сумбурные мысли назойливо жужжали в голове, но одна, самая главная не покидала её сознание ни на минуту: пророчество грифонов, гласившее, что наследнику нельзя вмешиваться в события, поскольку это может стать для него роковым.
Как бы Тео к ней ни относился, она для себя уже все решила. Она не хочет, чтобы Тео погиб. И тем более — чтобы он превратился в безвольную марионетку этого мерзавца.
Слишком дорог стал он ей за эти считанные дни, сам того не заметив…
Слишком дорог. Возможно, дороже всего на свете.
Поэтому-то она и бросилась очертя голову в самое опасное место Санкт-Петрограда, без оружия и страховки, на голом энтузиазме, — лишь бы увидеть его. Поговорить. И помочь всё исправить. Хотя бы попытаться.
Вероятно, именно это романтики и поэты с умилением называют любовью, но сейчас Рите было не до слащавых слов. Лестница казалась бесконечной. Но где-то там наверняка Тео — одинокий, несчастный, ничего не понимающий. Несвободный.
Где-то далеко-далеко, на самой периферии сознания надрывно закричал какой-то зверь. Вопль взвился вверх — и резко оборвался на самой высокой ноте. Ускорив шаг, Рита толкнула очередную дверь.
23
За дверью царила кромешная тьма. В первые мгновения она грешным делом подумала, что опять умудрилась угодить в подземку, а потом вспомнила: из Инженерного замка нельзя уйти ни порталом, ни ментальной тропой. То ли естественная аномалия, то ли присутствие волгров сказывалось так: всем известно, что сильная энергетика способна искажать структуру пространства.
Свет зажёгся внезапно: безжалостно ударил по глазам, заставив их заслезиться, — болезненный красноватый свет, придающий всему вокруг воинственный и тревожный оттенок. Тео стоял у дальней стены, вытянувшись как струна и заложив руки за спину. Позади него на грубом подобии королевского трона каменным изваянием застыл фортучент. Его отец. Фортучент не шевелился, не моргал и, кажется, даже не дышал.
— Тео! — вскрикнула Рита и тут же осеклась: её голос, искажённый атмосферой замка, прозвучал до жути незнакомо.
Чужой голос.
Да и Тео будто стал чужим. Будто не было всех этих дней, сблизивших их общей целью и общими проблемами, сделавших из незнакомых — близкими, почти родными.
— Зачем ты пришла сюда? — монотонно, на одной ноте процедил он.
Рита предвидела нечто подобное. И всё же оказалась не готова к простому вопросу.
— Чтобы убедиться, что ты в порядке…
— Я в порядке. Убедилась? Можешь уходить.
Он был одет точно так же, как в их последнюю встречу: заправленные в сапоги узкие брюки и свободная рубашка с воротником-стойкой. Даже цепь, которую он по привычке перебирал пальцами, никуда не делась. Только пальто он сменил на длинный плащ без рукавов — скорее старомодно-будничный, чем пафосный. Однако сейчас Тео выглядел как истинный наследник, первый и единственный сын своего отца и будущий фортучент инфрамира. Нечто нематериальное, тонкое в его облике изменилось до неузнаваемости, перестроилось, переплавилось. Взгляд, осанка, мимика, голос — всё стало иным.
— Это не ты, — Рита замотала головой. — Серафим тебя околдовал…
— Серафим здесь не при чём! — резко сказал Тео. — Я добился своего: я вернул себе власть. Ты сыграла свою роль. Ты мне больше не нужна.
Это ложь. Лживые слова, внушенные ему насильно. Это не может быть правдой, это не его настоящие чувства…
В два шага Рита пересекла комнату, оказавшись рядом. Взяла его за руку, рывком развернула к себе, звонко щёлкнула пальцами прямо у него перед носом.
— Тео, приди в себя! — воскликнула она. — Хватит ломать комедию! Это не остроумно!
На мгновение в его глазах мелькнуло что-то до боли знакомое: вынырнуло на поверхность и тут же утонуло. Тео отстранился; взгляд снова стал мутным и безучастным.