– Читай дальше, главное дальше!
– «Подымает он пушку от двух с половиной тысящ фунтов, тяжелую, одной рукой. Пушку сию, толь долго подняв, в одной руке держит, пока другою рукою за здравие всех господ смотрителей рюмку вина не выпьет…»
– Го! – обрадовался Весельчак. – Это я могу!
– «Поднимает он лошадь одною рукою, на которой человек или два сидели б… Наковальню отменной тягостию постановляет себе на грудь и двух кузнецов заставляет молотами бить…» Вот это да! – восхитилась и Алена.
– Читай, читай дальше! Там указано, где тот циркус действие производит и какова там от каждого смотрителя плата.
– Вот. «Ежели кто охотники похотят сего видеть, оные имеют платить за первое место полтину, за другое десять алтын, за последующие – по пять алтын…» У! – разочаровалась Алена. – Где ж я возьму такие деньги?
– А тебе и не надо никуда ходить, – объявил Весельчак. – Я тебе сей же час все это тут покажу!
И он, схватив ее коромысло, принялся им ожесточенно крутить в воздухе так, что Алена еле увернулась. Причем из летящих вокруг него ведер не проливалось ни капли.
– Молодец! – похвалила Алена.
Польщенный Весельчак бросил коромысло, схватил Алену и начал её крутить над своей головой. Алена старалась вырваться, но производить шум не решалась.
– Ванечка, голубчик, – молила, – отпусти!
И поскольку он никак не отпускал, она ударила его по голове жесткой своей пяткой. Весельчак охнул и опустил ее на землю.
– Ты что дерешься?
13
– Так его, так! – закричал вернувшийся карлик Нулишка. – Вот я ему добавлю его же булавой!
– Ой, Вонифатий Яковлич, – обернулся к нему Весельчак. – Нету на тебя угомону! Суди, Алена, в полицию его было запрятали, вот, думали, дух наконец переведем…
– А вот и опять врешь, – карлик показал ему язык. – Я в полиции теперь главным советником служу. Кого хочу, того казню. Ну-ка, господин Весельчак, пожалуйте мне на водочку из ваших карманов копейки две.
– Болтун! – ответил Весельчак. – Вот если еще постоишь за меня на крыльце, пока адмиралтейская пушка не грянет, дам целый пятачок.
– Пятачок! – изумился карлик. – За пятачок постою.
И, взяв булаву на плечо, отправился к месту караула. Алена же отошла к колодцу, заплетая кончик косы. Гайдук похаживал около, не зная, как теперь к ней подступиться.
– Что не спишь? – спросил он. – Нартов твой, я видел, отбыл на Сестрорецкий завод, его царица послала проверить, как там мушкеты делаются.
– А ты что не спишь? – ответила Алена.
– У меня сегодня пост особый.
– Какой же?
– Синьора не велела об этом сказывать.
– Фи, значит, никакого у тебя особого поста нет!
– Ладно, ладно, не заманивай. Все равно не расскажу.
– Ах, Ванечка, – изменила тактику Алена, – неужели мне да не расскажешь?
– А ты меня поцелуешь?
– Если пост твой окажется в самом деле важным, я подумаю, поцеловать или нет.
Весельчак еще некоторое время колебался, но свет зари разливался так могуче, так призывно щелкал в роще соловей, что он не устоял. Наклонившись к самому уху девушки, поведал, что вчера светлейший князь привез в ящике своего экипажа какого-то человека. И тот сидит теперь у них в чулане, а сеньора лично велела ему, Весельчаку…
– Э! – разочарованно сказала Алена. – Это и все твои секреты? За это не только не целуют, но и вообще не разговаривают.
И, закинув за спину косу, она приготовилась поднять коромысло с ведрами. Весельчак в отчаянии схватил ее за руку.
– Постой! Не уходи… Я тебе все скажу. Это тот самый корпорал, из вашей из Кунсткамеры…
– Врешь! – вскричала Алена, вырывая у него руку.
– Ей-ей! Хочешь, землю есть буду?
– Врешь! – она ударила его в грудь.
– Ей-ей! – божился гайдук. – Да перестань ты драться! Хочешь, я тебе его покажу в решеточку, пока все спят?
– Покажи! – потребовала Алена.
– Он там скулит… – сказал Весельчак, видимо заколебавшись.
Тогда Алена, привстав на цыпочки, поцеловала его в подбородок. Охнув от неожиданности, Весельчак приложил ладонь к целованному месту и махнул рукой:
– А, чур-перечур! Пошли. И вот Алена сквозь узкое зарешетченное окошко в двери пытается разглядеть что-нибудь, выразительно шепчет:
– Мак-сим Пет-ро-вич, это я!
А гайдук в великом страхе дергает ее за рукав – горница же хозяйки совсем рядом, под аркой! Но Алене теперь на все страхи наплевать, она пытается раскачать решетку в окошке:
– Мак-сим Пет-ро-вич, отзовитесь!
– Кто это?
– Это я, я, Алена… Грачевская дочь из слободки… Вы меня узнали?
– Это ты… Ой, веревки… Рук не чую…
Алена вцепилась в гайдука.
– Открой дверь! Открой тотчас дверь!
– Но у меня ключа нет… Ключ сам светлейший взял!
– Ломай! – приказала Алена. – При эдакой силе? Иначе кому она, хваленая, нужна?
Весельчак в панике хватался за маленькую свою голову, оборачивался к арке, заглядывал через перила, но отделаться от Алены было невозможно.
И, взявшись одной рукой за замочную скобу, а другой – за верхнюю петлю, он качнул, примерился и рванул так, что вынутая дверь осталась в его руках. На весь дом прогремело и стихло.
Обернувшись к хозяйкиной горнице, Алена и Весельчак убедились, что там все спокойно. Тогда они принялись за Максюту. Нужно было распутать, разрезать, размотать веревки, поднять его, ослабевшего, на ноги.
– Боже! – раздался вдруг голос маркизы, и их обоих бросило в жар. – Как такое могло случиться? Да это же Максюта, наш Максюта из московских рядов!
14
Нева, непривычно безлюдная, под худосочным светом утра, напоминала литое стекло. Трехэтажные пузатые дворцы, мачты в паутине снастей, недостроенные башни и колокольни с голландскими шпилями – все словно застыло в сумеречном молчании, отразившись в зеркале реки.
Только одна плоская барка скользила посередине, всплески весел не нарушали общей неподвижности и простора. Ее пассажиры сидели почти на самом дне, и издали можно было подумать, что плывет к морю лодка, сорвавшаяся с привязи.
– Быстрее! – упрашивала маркиза. Ее бил озноб, она куталась в шаль. – Быстрее, родимые… Что же ты, Цыцурин, выбрал ехать по реке, а по каналу, мимо Адмиралтейства, не проще?
– Не извольте беспокоиться, – заверил Цыцурин. – Раз доверились, терпите.
– Господи! – вздыхала маркиза. Чувствовалось, что она просто не может не говорить. – Разве я думала, разве я хоть чуточку знала, что он может быть здесь? Клянусь чем угодно, я сама видела его мертвым в застенке!
У ее ног Алена растирала ромом запястья Максюты, на которых зверские путы светлейшего князя оставили багровый след. Максюта был мрачен, с некоторым удивлением поглядывал на парижские мушки маркизы, на огромные золотые кольца, болтающиеся у ней в ушах.
А маркиза все спрашивала:
– Как же ты видел меня и не решался подойти? Ведь в Москве мы с тобой говаривали по-простому…
– Служба…
– А что ж ты как только узнал, что Авдей Лукич жив, что ж ты ко мне тотчас не пришел?
– Был занят… – усмехнулся Максюта.
Несмотря на неожиданную перемену, не верил он этой великолепной барыне, которая и по-нашему лопотала, и похожа была на ту московскую хозяйку давних лет. И Алена разделяла его недоверие, она лишь поглядывала на маркизу, слушая ее бесконечные речи.
А там, в вольном доме, у разломанной двери чулана, она обернулась и увидела ее. И зашлась, закричала словно полоумная: «Режь, убивай, Горгона ненавистная, вот она я вся перед тобой! А Максюта только повторял: „Софья Пудовна Канунникова, Софья Пудовна, ваш муж жив…“
Но теперь это все позади. Маркиза перебудила всех в своем доме, добралась до Цыцурина – к кому он хаживает на каторгу? Кто у него там есть, что там можно сделать? И вот они плывут все вместе.