Невольно я провела рукой по животу, опираясь на раковину, потому что слабость была очень сильной. И поразилась округлости под моей рукой. Я недоверчиво уставилась в зеркало, задирая футболку. Теперь невозможно было игнорировать мой живот. Теперь врач даже без анализов заметила бы, что я беременна. Это очевидно.
Живот подрос. Или это я похудела? Словно силы моего тела сконцентрировались целиком в животе. Он рос… быстро. Это было невозможно, но глаза не могли обманывать меня. Это не будет обычный человеческий ребенок. Это будет что-то другое. Что-то сильное и странное – такое же, как и его отец.
Теперь сомнения в необычной природе Эдварда оставили меня. Он не человек. Мне ничего не померещилось, никогда.
Я должна найти Эдварда, чтобы потребовать у него ответ – что все это значит? Что мне делать и как правильно вести себя, чтобы родить здорового малыша? Очевидно, что ему чего-то не хватало, иначе он не забирал бы все мои силы, чтобы расти.
Часть меня понимала, насколько нечестно будет по отношению к Эдварду сообщать ему о моей беременности. Он не хотел общаться со мной, даже дружить! Я сама соблазнила его, он не собирался делать этого со мной. Я должна сама отвечать за свою ошибку.
Но другая часть меня понимала, что только Эдвард может дать мне ответ, что мне делать дальше. Если так пойдет – я прикинула в уме, - то я рожу примерно через… не больше, чем через месяц! Мои глаза вылезли из орбит, когда я представила это. Уже сейчас я выглядела как на четвертом месяце беременности. Несложно подсчитать, что через две недели, максимум через три, я буду уже толстой и неповоротливой, и буду рожать.
Как я объясню это все врачам? Что я скажу им? Что у меня странная ускоренная беременность непонятно от кого? Они начнут исследовать мое тело? Они начнут исследовать странный плод?
Я была достаточно умна, чтобы понять – об этой беременности не должен знать никто. Я не могу рассказать о ней врачам, если не хочу, чтобы ребенку причинили вред, проводя над ним какие-нибудь опыты. И не могу поделиться новостью абсолютно ни с кем, если не хочу, чтобы об Эдварде узнали тоже.
«Никто не должен знать, что я был здесь», - предостерегал он.
«Я не должен находиться здесь, не должен разговаривать с тобой».
Очевидно, что у него были причины скрываться. Если бы все было просто объяснимо, если бы делиться тайной было не опасно – он бы все мне рассказал. Но я помнила его попытки скрыть от меня свою природу. Он не хотел, чтобы я что-то знала. Он не мог рассказать.
Я позвонила на работу и призналась, что заболела. А что мне оставалось делать? Я вообще не знала, как я объясню все потом – что это за ребенок на моих руках. А если в нем обнаружатся необычные черты, как я смогу это скрыть? И тогда мне стало по-настоящему страшно. Мне определенно нужен был Эдвард – хотя бы для того, чтобы он все мне объяснил! Я не стану обременять его обязательствами, я только лишь задам ему несколько важных вопросов. Когда он ответит мне, как себя вести, он сможет снова уйти. Я не стану удерживать его. Это будет честно.
Я собиралась поехать и искать Эдварда тем методом, который я придумала. Я только лишь ждала, когда мне станет получше, чтобы я могла нормально добраться до аэропорта и сесть в самолет. Но мне становилось хуже – не просто с каждым днем, а буквально с каждым часом! Я пыталась есть, но все выходило обратно тут же. Я постоянно хотела пить, но даже вода не задерживалась в организме.
На седьмой день я уже практически не могла встать с кровати. Мой живот напоминал шестой месяц, и он уже был в самом деле большой. И ребенок толкался… сильно.
Впервые это случилось на пятый день после моего возвращения из больницы. Медленно, держась за стены, как дряхлая старуха, я брела до ванной, чтобы посетить туалет. Я же не перестала быть человеком от того, что беременна неизвестным существом! И тогда он впервые ударил меня так сильно. Я закричала, сгибаясь пополам и оседая вниз. Я успела выставить руки, чтобы не упасть прямо на живот. Оберегая ребенка, я обхватила живот руками и скрючилась на холодном полу. Слезы катились градом.
Футболка задралась, и тогда я увидела на животе первый чернильный след – сила удара была такова, что образовался внутренний кровоподтек. Это было очень больно. Но не шло ни в какое сравнение с тем, что ждало меня впереди…
- Эдвард, где же ты! – умоляла я в тишине ночи, глядя в потолок. Он обещал всегда быть рядом, до конца моей жизни. Неужели он не видит сейчас, что со мной происходит, если следит за мной? Или он обманул меня снова, как тогда, в пещере? Или он считает, что сейчас никакая опасность мне не грозит?
Я плакала в подушку. Мне было страшно. Больше всего я боялась за ребенка. Но теперь я боялась еще и за себя. Я отлично чувствовала, как силы меня покидают с каждым днем. Я могу не выжить, если Эдвард не придет и не поможет мне. Я была слишком слаба. И тогда ребенок умрет тоже…
С тех пор внутреннее избиение стало каждодневным. Через пару дней живого места на моем животе не осталось – он стал синим, бордовым… и он стал огромным. Седьмой месяц, примерно так. Руки и ноги при этом похудели, и лицо – теперь было очевидно, что означали анализы, взятые в больнице. Ребенок забирал все мои силы, питался мной. А я не могла ничем себя поддержать. Потому что ни пища, ни вода не усваивались.
Я уже с трудом передвигалась, предпочитая до ванной ползти, чтобы не упасть. Теперь я оставалась внизу, чтобы находиться недалеко от еды и воды, которую я все еще пыталась затолкнуть в себя. Только безрезультатно. Я держала возле живота подушку, чтобы в случае падения ребенок не пострадал. Я особо не думала о себе – для меня стало главным то, чтобы хотя бы он выжил. Мы оба нуждались в помощи. Но Эдвард не приходил…
Я занимала время просмотром телевизора, лениво щелкая каналы, чтобы себя отвлечь от слабости и тошноты. Рядом со мной стояла бутылка воды, которая уже была выпита почти до дна. Тут же стоял тазик, в который меня рвало. Я едва могла поднять голову от подушки, не говоря уже о том, чтобы дойти до ванной. И я была абсолютно одна. И я не могла ни к кому обратиться, чтобы не раскрыть секрет Эдварда.