«Спустят собаку или нет?» — подумал Саша отстранений, словно не о себе. Решил больше не оглядываться.
Ребята выбежали из дворика на трамвайную остановку, людей почти не было, а так хотелось затеряться в толпе.
От остановки отъезжал трамвай. Они побежали за ним и метров через тридцать нагнали его железную тушу.
Веня несся первым и радостно размахивал руками, выкрикивая что-то несусветное и делая неистовые знаки вагоновожатой, чье недовольное лицо мелькало в зеркале заднего вида.
Трамвай остановился, открылась средняя дверь вагона, ребята влетели в трамвай, Леша Рогов сразу подбежал к кабинке вагоновожатой. Саша заметил, как он, что-то говоря, сунул ей купюру, извинился и закрыл дверь. Вагон тронулся.
Из дворика выбежали милиционеры, по их движениям было видно, что они сразу догадались, куда делись беглецы.
Веня показывал им, раздраженно перетаптывающимся, средние пальцы на обеих руках, когда трамвай резко встал.
Передняя дверь открылась, и вошли несколько, пять или шесть, спецназовцев. Веня нажал кнопку экстренного выхода, дверь медленно и с недовольным шипом поползла, но эти амбалы уже были рядом и первым делом ударили Веню головой о поручень.
Саша сразу закрыл голову руками. Подгоняя крепкими пинками, Сашу выволокли на улицу.
На улице его, крепкой дланью схватив за шиворот, ударили башкой о трамвай. Слабо пыхнуло красным в глазах. Терпимо…
Ребят поставили на «растяжку» — заставив сложить руки за головой, лбом упереться в железную обивку трамвая, а ноги расставить максимально широко. Чтобы получилось очень широко, по ногам тоже несколько раз ударили.
Спецназовцам, конечно, хотелось большего. Они так красиво взяли бегунов — тяжелый азарт кипел в каждом из них, требуя немедленно порвать на части пойманных. Но несколько любопытных пассажирских лиц, примкнувших к стеклу трамвая, мешали ловцам раззудить плечо. Они нервно топтались, сжимая дубинки, кривя лица.
Чуть повернув голову, Саша увидел, что Веня и Рогов, раскоряченные, так же как и он, стоят поодаль.
Заработал мотор, и ПАЗик, перекрывший рельсы, сдал назад.
— Ну, чего, грузить их? — раздался голос. — Надо им, блядь, устроить революцию.
— Что, сучонок? Революции захотел? — выкрикнули где-то рядом с Сашей, но не ему, а, похоже, Вене. — Красной революционной кровью ссать будешь через полчаса!
Раздался удар, еще один. Не стерпел кто-то, перехлестнуло…
Саша повернул голову в сторону Вени и сразу получил тяжелый удар в затылок, словно кто-то стоял за спиной и только ждал повода, чтобы ударить.
— Тебе сказали, руки за голову и не шевелиться? Тут еще собака подоспела, с ней милиционеры, приближение которых можно было угадать по нарастанию беспрестанного, косноязычного мата.
Собаку, судя по лаю и толкотне, еле сдерживали. Весь сжимаясь, Саша ежесекундно ожидал, что сейчас ему выкусят кусок ляжки.
— Нет, ну что твари… делают!… — ругался один из милиционеров, отдуваясь и тяжело дыша. — Всю улицу разхерачили… магазины… машины… Это же твари… Их, тварей, надо застрелить прямо здесь!… Ты что, гаденыш, делаешь? — обратился он к Вене, упирающемуся головой в трамвай. — А? Тебя, сопляк, спрашиваю! Ты что делаешь?
— Держу трамвай, — ответил Веня ясным — и оттого невыносимо наглым голосом. Саша улыбнулся красной боковине трамвая, приятно холодящей потный лоб.
— Ах, ты… — услышал Саша голос милиционера и, поняв, что сейчас Веню ударят, снова покосился. Длинная, как шланг, дубинка гулко обрушилась на спину товарища.
— А? — выкрикивал милиционер, по-прежнему тяжело дыша. — Еще? А? Нет, ты отвечай? Еще?
— Позабавься, — ответил Веня громко, и это звучало не как «да, еще», но как — «давай-давай, потом время придет, посмотрим…».
Здесь вступил уже кто-то из камуфляжных бесов:
— Ты как с дядей милиционером разговариваешь?
Он ударил — будто взмахнул косой — своей огромной, в берце, тяжелой ножищей Вене под колено, и тот резко, гакнув от неожиданности, упал. Ему тут же с силой наступили берцем на лицо.
— Эй, кончайте уже! — неожиданно для себя крикнул Саша.
Видимо, ему досталось бы тоже, но отвлекла вагоновожатая:
— Господа! Отведите молодых людей от трамвая. В вагоне дети. Нам надо ехать — Семеныч, грузить их или нет? — опять спросил кто-то.
— Нет. Вон «пэпсы» отведут их на площадь. Мы еще покатаемся по дворам.
Спецназовцы загрузились, и ПАЗик, резко взяв с места, уехал.
Веню подняли за шиворот. Сашу и Лешу попросили сделать шаг назад. «Еще шаг назад». Трамвай заскрипел и тронулся.
Саша, щурясь от легкого головокруженья, смотрел на небо.
Вене и Лешке защелкнули за спиной наручники.
— Руки назад! — приказали Саше. Холодное сжало кисти.
Они пошли по улице вниз, подгоняемые тычками и матом милиционеров. Иногда злобно подлаивала овчарка.
Веня беспрестанно поднимал голову и с влажным сипом вдыхал через нос, пытаясь остановить текущую из расквашенных ноздрей кровь.
Саша с интересом разглядывал содеянное им и его товарищами.
Улицу разворошили, словно кулек с подарками.
Несколько сорванных и истоптанных трехцветных флагов лежало на асфальте. Дорога была густо усыпана стеклом, иногда цветами, а также всякой вывороченной из мусорных урн дрянью — и создавалось ощущение, будто на улицу выпал дождь из стеклянной крупы, мусора и цветочных лепестков.
Кое-где валялись стулья, встретилась цепь оградки.
Все фонари были разбиты.
«Яну поймали», — вдруг угадал Саша, увидев на асфальте оторванный, распустивший нитки, отороченный мехом капюшон. «Капюшон Яны. Ее поймали за капюшон».
Иногда навстречу шли люди, с интересом, а некоторые и со злобой, разглядывавшие задержанных.
«В плен взяли… — подумал Саша иронично. — Меня взяли в плен… И могут посадить», — завершил он свою мысль уже всерьез.
Сгоревшую машину было видно издалека. Около уже суетились пожарные. Из шлангов била вода, от машины валил тягучий дым.
— Нет, ну на хер вы это сделали? — все не унимался один из милиционеров, самый грузный и говорящий с одышкой. — На хер? Вы это строили, чтобы ломать?
Никто не спешил ему ответить.
Леша спокойно смотрел вперед, и на лице его читалось, что он не считает нужным разговаривать с вопрошающим.
Саша мог бы ответить, но саднела разбитая губа, и он непрестанно слизывал кровь.
Вене, похоже, даже его разбитый нос был нипочем, и он, хлюпая, спросил:
— Чего строили?
— Вот это все вы строили?
— А кто это строил? — переспросил Веня, словно это его всерьез взволновало. Здесь прямо в лицо Вене наехала камера, и милиционер матерно прогнал тележурналистов.
— Слышь, расстегни меня, кровь хоть вытру, — воспользовался ситуацией Веня. — А то вас вздрючат за избиение подростка. У меня нос сломался. Я на вас заяву напишу.
— Да мне плевать на твою заяву, понял? — сразу взвился милиционер. — Пиши, мне все равно. Я тебе еще жопу напорю в отделе.
Веня громко хмыкнул, харкнул красным и примолк.
Пацанву «Союза созидающих» выводили из подворотен — когда по три-четыре человека, а когда сразу по десятку.
Почти все пойманные были биты, несли красные, кровавые синяки, быстро заплывающие глаза, расплющенные носы и разбитые губы.
Пацаненок лет четырнадцати, весь бледный, с дрожащими скулами, на подгибающихся ногах ужаснул густым, грязно-кровавым сгустком на затылке. Его поддерживали за руки.
На многих была разорвана одежда. Виднелись юношеские, худые тела.
Саша знал их всех — если не по имени, то в лицо.
Кто-то пытался перешучиваться, но милиционеры истошно орали, требуя закрыть рты.
Вскоре «пленных» собралась целая толпа, человек в шестьдесят — семьдесят.
Большинство были без наручников.
— Давай-ка со своих тоже снимем «браслеты», — сказал напарникам милиционер с одышкой. Он был старшим в наряде.