- Лучше бы мне не слышать!..
- То речи безумца, правда… Любовь к тебе свела меня с ума! Еще тогда, год назад, когда ты танцевала в своем синем платье на серой площади, залитой полуденным светом. Ты была подобна Персефоне, олицетворение весны и молодости; предаваясь своим девическим забавам, могла ли ты помыслить, что мрачный повелитель подземного царства будет ослеплен твоей красотой?.. И вот, подобно Аиду, увидев тебя, я не принадлежал более себе; подобно Аиду, я и помыслить не мог, что ты когда-либо согласишься стать моей по собственной воле. И я решился на похищение. Увы! – я не бог и не владыка мертвых, я не мог появиться из ниоткуда и умчать тебя на золотой колеснице в свое царство. Похищение не удалось. В тот раз. Но сейчас – сейчас ты в моей власти, моя прекрасная Персефона!.. А я твой Аид, твой похититель и твой пленник. Забудь своего лучезарного Аполлона – твоя судьба не солнце, но мрак! Вместо золотых стрел и сияющих доспехов – черный плащ, что превращает в невидимку, подобно шлему Аидеса. Вместо прекрасной, цветущей юности – суровая, увядающая зрелость. Смотри же, смотри на меня, красавица: твоя судьба перед тобой! Тебе не вырваться теперь. И я хочу, наконец, слиться с тобой, как муж с женой!..
Цыганка в страхе молчала. Кажется, поп окончательно тронулся умом!.. Она и половины не поняла из того, что он сказал, зато явственно уловила перемену в его настроении: глаза вновь сверкали яростным вожделением, порывистые движения выдавали сильное волнение, а возвысившийся голос, даже стихнув, продолжал грозным колоколом звучать в голове.
Мужчина буравил ее взглядом, не зная, на что решиться. Больше всего хотелось просто повалить строптивую девчонку на постель и, невзирая на ее протесты, которые, как он знал, не смогут помешать, сжать ее в объятиях. Покрыть поцелуями это божественное тело, будто действительно принадлежащее не земной женщине, но дочери бессмертных. Раздвинуть эти крепко сжатые ножки, о которых, помнится, Гренгуар отзывался как о самых прелестных, под чьими когда-либо скрипела кровать… Клод прерывисто вдохнул и отвернулся.
- Вы отвратительны!.. – будто прочитав его мысли, дрожа всем телом, тихо произнесла плясунья. – Но вы ведь все равно не отступитесь от своего намерения, пока не получите моего тела. Уж лучше сделайте это поскорее, но поклянитесь прежде, что отнятая у меня честь будет залогом его жизни!
- Мне не нужна твоя невинность!!! – взорвался Фролло. – Мне нужна твоя любовь, ведьма, понимаешь?! Любовь!..
То самое противное чувство неудовлетворенности, отрезвившее утром, вернулось с удвоенной силой. Боже, почему он упорно продолжает биться головой о закрытую дверь, хотя прекрасно понимает, что гранитные ворота ее сердца крепче и самого упрямого лба?! Архидьякон чувствовал себя обманутым, а девушка, похоже, и правда не понимала, что еще ему надо от нее: он победил, он принудил ее к бегству – отчего же теперь злой, как черт?..
Пытаясь заглушить мерзкое, сосущее ощущение в груди, священник набросился на свою жертву, придавив к низкому ложу и начав осыпать бешеными поцелуями. Та инстинктивно начала вырываться, но сопротивление ее легко было сломлено: запястья словно сжало стальными клещами. Борьба лишь усилила и без того сжигавшее желание, но вместе с тем нарастало и отвратительное чувство поражения: мужчина жаждал, чтобы она сама отдалась, чтобы близость доставляла удовольствие им обоим; на фоне же ее бешеного сопротивления он все острее понимал, что чем больше принуждает малютку к чему бы то ни было, тем больше она отдаляется от него. И бессилие как-то изменить этот прискорбный факт обращалось злостью на нее, на себя, на весь этот проклятый мир, так несправедливо устроенный.
Прервав жестокий поцелуй, Клод резко отстранился, тяжело дыша. Его трясло от нерастраченной страсти, легкая, тянущая боль в чреслах заставила поморщиться – да, организм недвусмысленно намекал, что неплохо бы продолжить начатое, но… Но.
Завтра. Завтра он приготовит то самое средство, которым в древности успокаивали нервы, и, возможно, маленькая чаровница перестанет вздрагивать от его прикосновений?.. Если же нет – он не намерен более терпеть. Он все равно овладеет этой девушкой, а дальше будь что будет!
- Уже поздно. Пора спать, - с усилием произнес Фролло.
Эсмеральда не шевелилась, все еще ощущая на устах прикосновение горячих, шершавых, требовательных мужских губ. В тот момент она была настолько охвачена животным ужасом, что не почувствовала даже отвращения – страх вытеснил прочие эмоции. Цыганка по-прежнему плохо еще соображала после пережитого посягательства: она поняла лишь, что монах опять почему-то отступился и, кажется, злится на нее. Это все потому, что она сопротивлялась?.. А что, если из-за ее нежелания сдаваться поп теперь убьет Феба?!
Эта страшная мысль настолько потрясла плясунью и заняла все ее мысли, что она даже не придала значения тому факту, что священник, укрывшись на сей раз одним с ней одеялом, осторожно опустил руку на девичье плечо. Лежа спиной к своему мучителю, она напряженно думала, как исправить эту оплошность, дабы не подвергать возлюбленного опасности. В помешательстве архидьякона сомневаться не приходилось, а безумцы, как известно, способны на все. Полежав некоторое время без движения, красавица пошевелилась и нерешительно развернулась лицом к удивленно воззрившемуся на нее мужчине.
В темноте Эсмеральда едва различала его черты; лишь в глазах отражались отблески лунного света. Выполнив этот храбрый маневр и смежив веки, цыганка ждала, когда же ее тюремщик возобновит свои притязания; поп, однако, то ли не понял намека, то ли не захотел понять. Так или иначе, когда прелестница устала ждать и кинула украдкой взгляд на своего врага, тот, похоже, уже спал. Или притворялся, что спит. Или пытался уснуть. Девушка почти разозлилась на непонятливого монаха, однако делать было нечего. «Феб», - мысленно позвала она, надеясь, что это придаст ей храбрости, и, зажмурившись, быстро коснулась сухих губ.
Архидьякон резко открыл глаза и вперил в лежащую рядом колдунью немигающий взгляд. Он силился понять, что заставило ее коснуться его. Ей по-прежнему было боязно, это очевидно; но к страху примешивалась как будто какая-то решимость обреченного… Неужели подействовали его речи про рок, который связал их крепче, чем нерушимые (а по факту – очень даже непрочные) узы брака?.. Маленькая чаровница решила-таки смириться со своей судьбой? Она готова, наконец, принять его любовь, не будет больше отталкивать?!
В следующую секунду священник уже вновь сжимал плясунью в страстных объятиях, всем телом прижимаясь в ней, будто желая слиться воедино. Поцелуи его резко отличались от тех неистовых, похожих больше на укусы, которые она чувствовала полчаса назад. Сейчас мужчина нежно тронул ее губы, осторожно коснулся языком, точно пробуя их на вкус… Лишь убедившись, что уста ее мягкие и податливые, осмелился с трепетом раздвинуть их и углубить поцелуй. Дыхание сбилось. Горячая ладонь с силой стиснула узкую талию, в то время как другая рука нащупала ее холодную лапку; длинные, крепкие пальцы переплелись с хрупкими, точно вылепленными из льда.
Неведомый прежде жар опалил Клода, едва он несмело сжал небольшой холмик упругой груди, спрятанный под грубой тканью. Эсмеральда вздрогнула и дернулась, однако тут же затихла; лишь невероятное напряжение пуще прежнего сковало тело – она точно окоченела. Фролло не мог не заметить этой реакции, однако его вожделение с лихвой компенсировало ее холодность: он почти не обращал внимания на поведение своей партнерши – куда больше его заботило то, что она больше не противится, не пытается ударить или оскорбить. На фоне всех предыдущих попыток сблизиться эта казалась почти удачной. К тому же, разве не сама она дала сигнал к действию? Для пылавшего страстью архидьякона отсутствие прямого «нет» в настоящий момент означало «да».
Оторвавшись от влажных уст, он с упоением припал к смуглой шейке, ощутив на губах сумасшедшее биение пульса. Представил, как трепещет, должно быть, в этот момент тонкая голубая венка под прозрачной кожей… Непроизвольная дрожь теплой волной пробежала по телу, покрыв мурашками широкую спину. Захотелось немедленно освободить цыганку от платья и касаться этой бархатной кожи, ощущать ее, вдыхать ее запах… Рука сама собой скользнула под ткань, нежно огладила округлое колено, ласкала обнажившееся бедро…