- О, дитя, неужели ты все же вняла моей мольбе!.. Не бойся, раскрой же мне свои объятия, красавица… Я буду нежен с тобой, обещаю. Люби меня, девушка, и ты увидишь, наконец, какое сердце я тебе вверяю! Я все готов стерпеть, только люби меня…
Выпустив из цепкой хватки изящные пальчики, священник попытался сдвинуть узкий ворот закрытой одежды послушницы и открыть доступ к плечам, однако тот не поддавался. Тогда мужчина заставил свою жертву сесть и начал задирать подол в попытке стянуть мешавшее платье.
- Подождите!.. – вдруг отчаянно взвизгнула плясунья, заставив Клода от неожиданности действительно прервать это приятное действо. – Пообещайте сперва, что не тронете Феба! А после… после делайте, что хотите.
- Обещаю, обещаю, волшебница! – хрипло прошептал Фролло, почти уже не в состоянии сдерживать свой пыл. – Все что угодно за одну только ночь!..
Он привлек маленькую танцовщицу к широкой груди, утопив одну ладонь в густых смоляных локонах, а второй лаская будто задеревеневшую спину. Вновь приник в поцелуе к бледным от ужаса губам. Архидьякон чувствовал, как прижалась к нему девичья грудь, и уже представлял, как скоро ощутит ее вкус и упругость. Ему безумно хотелось почувствовать прикосновение маленьких ладошек, однако руки Эсмеральды безвольно свесились поникшими плетьми – она явно не горела желанием хоть как-то принять участие в происходящем. Лишь когда священник предпринял новую попытку обнажить свою языческую богиню, свою прелестную Персефону, эту темноокую колдунью, уста ее слабо шевельнулись.
- Феб… О, мой Феб!.. – едва различимо прошептала несчастная; должно быть, сраженный на поле битвы воин призывает так в последние секунды свою далекую возлюбленную, прежде чем холодный мрак навсегда смежит его веки.
Мужчина скорее прочитал по губам и по выражению лица, нежели расслышал, кого звала пленившая его красавица. Он слишком хорошо знал это имя, слишком много боли принесло оно - так часто срывалось с любимых губ ненавистное слово.
- Меня зовут Клод, девушка! – рыкнул ее мучитель, опрокидывая свою добычу на спину и всем телом вжимая ее в постель.
Гнев и отчаяние затопили разум. Ну сколько это может продолжаться!.. Как отучить проклятую девчонку звать этого безмозглого офицера, этого жалкого пропойцу и развратника, да еще и в самый неподходящий момент?! Может, она просто смеется над ним?.. О, сейчас он отучит ее смеяться!
Однако вглядевшись в искаженное диким страхом лицо зажмурившейся плясуньи, Фролло лишь обреченно вздохнул. Гнев начал отступать. Нет, она не насмехалась. Слова эти вырвались, очевидно, непроизвольно, как у иных вырывается всуе «О, Боже!». Да, для нее он бог. Аполлон с золоченными стрелами, будь он неладен!.. Она, видно, и ласки его терпела только в самоотверженной попытке защитить никчемного капитана стрелков, которому до нее давно и дела нет… Глупая. Какая же она глупая! Но добрая. И прекрасная. Столь наивная в своей беззаветной преданности… Совсем ребенок. Но прелестный!..
Архидьякон мягко тронул губами сморщенный лобик, а потом устроился рядом, прижимая к себе съежившуюся в комок девушку.
- Простите… - едва слышно прошелестела она несколько минут спустя. – Я не…
- Спи, - прервал священник, легким поцелуем касаясь маленького ушка.
- Но вы ведь не…
- Я не трону его, - устало добавил он. – Если прекратишь поминать этого болвана.
Его слова немного успокоили Эсмеральду. Она и сама не понимала, каким непостижимым образом прорвалось внезапно наружу бьющееся в сердце имя. Все эти минуты цыганка шептала его мысленно, не позволяя себе забыть, ради чего она терпит непристойные ласки похотливого монаха. И вот в решительный момент губы ее сами собой раскрылись, выпуская молитвенный вздох. Даже имя его было удивительно: мерзкий поп отпрянул, точно черт, в чьем присутствии помянули Господа. Ее Солнце, ее жизнь, ее прекрасный рыцарь… Нет, решительно, ради Феба ей не страшно не только умереть, но и вообще ничего не страшно!.. К тому же, быть может, Квазимодо что-то напутал?.. Он ведь глух, как же она сразу не подумала! Ну конечно, звонарь, верно, не так все понял. Разве может у Феба быть невеста, когда ей, Эсмеральде, он так искренне клялся в любви?! Быть может, все же удастся каким-то образом увидеться с ним и предупредить об опасности?.. Возможно, есть еще надежда избежать ужасной участи принадлежать ненавистному монаху?
Убаюканная этими вселявшими веру в будущее мыслями, плясунья провалилась в сон, не заметив, как удобно покоится ее головка на мужском плече, и даже не почувствовала, как нежно сжала маленькую ладошку крепкая рука.
========== ///////// ==========
Клоду предстоял трудный день. Он поднялся с зарей и, быстро одевшись, направился к лодке. Течение понесло его еще дальше от Парижа, и вскоре мужчина поравнялся с засеянными рожью и пшеницей полями. Чуть дальше, насколько он помнил, выращивали и коноплю, которую вот-вот должны были начать убирать. Растения уже частично отцветали и образовывали семена, что, как знал архидьякон, считается у крестьян сигналом к сбору урожая – именно на этой стадии удается, кажется, получить наилучшее волокно.
Привязав лодку,Фролло поспешил терявшейся между посевами тропинкой. Похоже, полевых работ сегодня у местных жителей не планировалось: людей видно не было; лишь вдалеке, где возвышался редкий ряд крестьянских домов, смутно улавливалось какое-то шевеление.
Священник скорым шагом шел вдоль полей, параллельно Сене, высматривая нужное растение. Где же чертов каннабис?! Он точно видел его где-то в этом районе, когда ездил по весне в один из находящихся в его ведомстве приходов – тогда, когда Эсмеральда ожидала суда, а сам он все еще надеялся исцелиться от своего любовного недуга. Впрочем, Клод смутно помнил тот период своей жизни: он знал лишь, что бесконечная борьба выматывала его и эмоционально, и физически, заставляя жить скорее по инерции. Бездумно выполнял свои обязанности, каждую секунду размышляя лишь о том, что теперь будет с ним и с цыганской ведьмой. Неужели он что-то напутал, и нужные поля раскинулись совсем в другом месте?! Немудрено, он тогда вообще мало что из происходящего был в состоянии анализировать и адекватно оценивать: все впечатления и события быстро сплетались в какой-то причудливый, пугающий калейдоскоп. Архидьякон едва ли мог отличить, где заканчивались его собственные мысли и начиналась реальность; единственное, существование чего он тогда не ставил под сомнение – это нависший над ним рок, мучительное давление которого не отпускало ни днем, ни ночью.
Фролло как будто вновь погрузился в ту пучину безысходности, снова переживая болезненное чувство тщетности своей борьбы, снова ощущая на губах сорванный в коморке Фалурдель поцелуй, снова разрывался между любовью и ненавистью… И лишь дойдя до середины зеленого, словно бы покрытого молодыми елочками поля, понял, что пшеница, а следом и вигна, остались позади, и он, наконец, нашел, что искал.
Священник поднял голову и несколько мгновений стоял, глядя на простирающиеся, куда ни глянь, поля, разгоняя остатки тяжелых воспоминаний. Потом встряхнулся, словно обрызганный водой черный кот, и начал выбирать нужные растения. Как же там было сказано?.. Пушистые «шишки» женских цветков, кажется… Как же все удачно складывается: еще одна или две дюжины дней, и поля бы убрали. А каких-нибудь пару десятков дней назад ему не удалось бы отыскать и пяти цветущих растений на все поле! Хоть в чем-то повезло. Впрочем, еще неизвестно, сработает ли… Мужчина по-прежнему терзался сомнениями, с трудом представляя, как может улучшить настроение его гостьи обычная конопля. Однако попробовать стоило – все-таки древнегреческие ученые заслуживают куда большего доверия, нежели предлагающие любовное зелье торговки с рыночной площади. Так, похожие на виноград шарики – это не то… Опять не то… Господи, да что же это такое?! Есть тут вообще женские особи?.. Похоже, созревают они позже мужских. Придется повозиться, выискивая заветные мохнатые цветки.