Голод властно давал о себе знать: священник ничего не ел со вчерашнего вечера. Запах пищи только раздразнил аппетит. К тому же, хоть и понимая умом, что у маленькой чаровницы и в мыслях не было проявить о нем заботу, Клод невольно почувствовал радостное тепло от того, что здесь, в ветхом рыбацком домике, ждал его горячий обед, приготовленный руками этой девочки.
- Я не голодна, - с усилием произнесла Эсмеральда, вглядываясь в лицо монаха и пытаясь разглядеть знакомый влажный блеск вожделения в его глазах – напрасный труд.
- Ну хорошо, пусть так, - легко согласился он и открыл нишу подпола. – Но, по крайней мере, ты не откажешься попробовать нёшатель?.. Кажется, где-то здесь я припрятал прекрасное сладкое вино из Иль-де-Франс – думаю, оно идеально подойдет. Уверен, ты никогда не пробовала ни первого, ни второго! А еще я купил для тебя сладкое овсяное печенье.
- Я… - цыганка хотела было отказаться, но вовремя прикусила язык, вспомнив, что хотела начать выказывать больше смирения и не раздражать понапрасну своего тюремщика.
- Знаешь, я ведь никогда за свою долгую жизнь не сидел за одним столом с женщиной… Исключая, быть может, детство, - не дождавшись ответа, задумчиво добавил тот.
Признание это никак не отозвалось в девичьей душе: всем ее существом вновь всецело завладели страх и непонимание. Тем не менее, помедлив, она неуверенно поднялась со своего места и приблизилась к столу. Кажется, монах сейчас спокоен – пусть таким и остается.
Фролло отвернулся, боясь, как бы маленькая колдунья не разглядела промелькнувшее на лице торжество. До краев наполнил глиняную миску дымящимся луковым супом, нарезал хрустящий пшеничный хлеб, изысканный сыр с нежным грибным ароматом, разлил рубиновое вино, извлек холщовый мешочек с печеньем… Только бы сработало!..
Трапеза проходила в молчании: архидьякон уткнулся в миску, лишь по временам бросая короткие взгляды на опустившую взор красавицу, нервно теребившую в руке кусок сыра. Ей явно было некомфортно, а мужчина не знал, что сказать, что сделать, чтобы хоть немного разрядить обстановку.
- Спасибо, девушка, - поблагодарил он, отставляя в сторону пустую миску; Эсмеральда только вздрогнула и ничего не ответила. – Попробуй. Это вкусно.
Священник уложил нёшатель на толстый ломоть каравая и отправил в рот. С наслаждением пригубил чуть терпкое красное… Да, давно он не позволял себе такой роскоши! Цыганка тоже откусила небольшой кусочек и, кажется, нашла угощение очень достойным, равно как и вино.
- А теперь десерт, - Клод плавно подвинул печенье, из-под полуприкрытых век наблюдая за захрустевшей прелестницей.
Одно за другим исчезли несколько тончайших овсяных печений. Боже, какое же она, в сущности, дитя!.. Фролло подлил вина в опустевшие кружки и поднялся: близился вечер, пора было зажечь светильники, пока в очаге еще оставался огонь. Огонь… Неплохо бы согреть воду! Он ведь намеревается сегодня познать эту девушку, а гигиене, в отличие от многих современников, брезгливый архидьякон уделял не последнее место.
- Скоро вернусь, - подкинув дров и взяв одно из двух, наполовину порожнее, ведро, мужчина скрылся за дверью.
Плясунья с облегчением выдохнула: кажется, ее метод действует. Противный поп не злится, не сверкает очами, не кричит – а от его ярости, как знала уже Эсмеральда, всего один шаг до вожделения. Нет, уж пусть лучше остается таким. Так его присутствие можно хоть как-то терпеть. Вот только неужели ей снова придется провести ночь в одной с ним постели?! Но, впрочем, в сравнении с тем, что чуть не произошло тогда в келье собора, спать на одном ложе казалось наименьшим из зол…
После ужина прошел час. Нетерпение священника перерастало постепенно в беспокойство. Неужели все-таки не сработает?! Что же делать?.. Все равно взять ее? И опять видеть эту неприкрытую, жгучую ненависть… О, что за судьба!.. Быть может, она смягчилась; быть может, примет его… Весь вечер молчит; да ведь и он не слишком разговорчив! О чем с ней говорить?.. О любви – только напоминать о том бреде в сыром подземелье. О друзьях ее – бередить раны. О чем же? О книгах?.. Он даже не уверен, что маленькая чаровница знает грамоту!.. О чем вообще говорят с женщинами?! Алхимия, история, политика – все это, верно, пустой звук для них. Нужно быть красивым пустомелей с блестящей портупеей через плечо, чтобы, не моргнув глазом,нести всю ту чушь, что с таким упоением выслушивают глупые девчонки!
- Эсмеральда…
Смотревшая в пламя цыганка испуганно вскинула на него черные глаза, обрамленные пушистыми ресницами. Пресвятая Богородица, помоги!.. Теперь точно нужно что-то сказать.
- Я… я долго думал, есть ли возможность отменить твой приговор… ведь дело можно пересмотреть… - Боже, что он несет!..
«Долго думал»! Подобная мысль вообще впервые пришла Клоду в голову секунду назад, когда он произнес эти слова. Зато плясунья, кажется, и впрямь заинтересовалась – вон как сверкнули очи!.. Подобралась, точно ласка перед нападением, глядит недоверчиво, ждет… Что он может ей сказать?.. В любом случае, здесь дело гиблое – нечего и пытаться.
- Но ты созналась в колдовстве, и этого члены духовного суда не простят никогда. Надежды на помилование нет.
Девушка чуть слышно вздохнула и вновь уставилась на желто-оранжевые языки пламени, выплясывающие фарандолу¹ на затухающих головнях. Плечи ее поникли, спина ссутулилась, точно под тяжестью мешка с мукой. Фролло стало вдруг нестерпимо жаль эту хрупкую девочку. Чувства вины не было: он отдавал себе отчет, что именно на его да еще, пожалуй, Шатопера совести лежат все ее несчастья, однако не раскаивался ни в чем из содеянного. Будь у него возможность повернуть время вспять и переписать события последних месяцев, мужчина, не раздумывая, в точности повторил бы все свои действия, даже зная о последствиях. Да и к чему такие сложности! Он и сейчас может все исправить: достаточно отпустить мушку на волю, одним ударом разрубить тщательно сплетенную паутину и остаться погибать от неутолимого голода в обрывках разорванной сети. Никогда!.. И все же архидьякону было жаль свою прелестную пленницу: так ребенок скорбит о чахнущем в неволе жаворонке, с трудом пойманном в расставленную в поле ловушку. Видит, как бьется несчастный о прутья клетки, рискуя разбиться; ходит, точно кот, вокруг слабеющего с каждым часом пернатого; ищет, чем вернуть его к жизни. Но на что жертве ласки палача?.. Незадачливый ловец берет в руки – птица едва дышит от страха; протягивает корм – жаворонок только бьется пуще прежнего. Однако отпустить?.. Нет! Слишком манит пестрая окраска, слишком мягкие у него перья, слишком хорошо запомнилась журчащая над полями звонкая трель. И птица гибнет в тесной клетке, а ребенок льет слезы над остывшим телом прекрасной узницы, лишь теперь готовый отпустить ее на волю – теперь, когда сама она стала волей…
- Есть другой выход, - помолчав, продолжил священник. – Король очень плох в последние месяцы. В любой момент его жизнь может оборваться. Знаю, тебе нет до этого дела – но это твой шанс! В стране начнется хаос. Карл еще ребенок, ему только двенадцать. Никто не знает, кого Людовик оставит регентом при малолетнем сыне. Поговаривают, будто ею станет Анна де Божё… Что за глупость! Не пристало женщине путаться у трона!.. Впрочем, от этой всякого можно ожидать: она ведь даже не далее, как в начале прошлой зимы изъявила желание посетить монастырь Собора Богоматери. Женщина – мужской монастырь!.. Я, конечно, воспротивился столь вопиющему нарушению устава Черной книги и, хвала Всевышнему, епископ послушал меня. Но я не удивлюсь, если старшая дочь Людовика действительно захочет претендовать на престол. Хотя, думаю, у старого лиса все же достанет благоразумия оставить дофина на попечение герцога Орлеанского… Впрочем, что тебе за дело до всего этого. Важно лишь вот что - послушай. Как бы ни сложилось, начнется борьба за власть, я уверен. Солдатам будет не до ведьм. Да и тебя никто не узнает, если оденешься, как добропорядочная горожанка, приберешь волосы под платок или шаперон…
Эсмеральда взглянула на него со смесью непонимания и отвращения – не то к подобному предложению, не то к нему самому. Клод нервно сглотнул, но все же продолжил: