- Нет, вы не можете, вы не посмеете… - цыганка всхлипнула и закрыла лицо руками, будто пытаясь этим слабым жестом защититься от новых несчастий.
- Посмотри на меня! – повелительным движением Клод заставил ее убрать ладони. – Кого ты видишь, девушка?.. Вероотступника, преступника, отчаявшегося мужчину – безумца, способного на все!.. О, я убью его с превеликим удовольствием, даже не сомневайся в этом!Прирежу, как свинью, когда он в очередной раз напьется пьяным в кабаке и отправиться в богопротивный притон в поисках девицы посговорчивее. На сей раз он не избежит страшной участи: кинжал пронзит его черное сердце!.. В мире есть только одно, чего я желаю более смерти этого пустоголового фанфарона, – ты.
- Убийца!.. – глухо произнесла Эсмеральда, глядя прямо в глаза своего врага; точно загнанная в угол кошка, она готова была сопротивляться до последнего. – Я ненавижу тебя, презираю! Грязный поп, я никогда не буду принадлежать тебе, слышишь?! Плевать, что за порогом обители меня ждет смерть – я успею перед этим все рассказать Фебу! Он изобличит вас. Пусть меня повесят – мне это безразлично, но Феб не умрет от вашего ножа – никогда, слышите?!
- Глупая, - поморщился Фролло, - тебя изловят прежде, чем ты увидишься с ним. Тебя поймают и казнят. Поволокут на Гревскую площадь, точно ягненка на закланье, и отдадут в руки мяснику прежде, чем ты успеешь произнести хоть слово. А если все же и найдешь своего капитана, расскажешь обо всем – он не поверит ничему из услышанного! Никто не поверит!.. Архидьякон Собора Богоматери грозит заколоть капитана королевских стрелков – ты сама-то себя слышишь?! Хочешь добавить себе позора этой безумной клеветой? Да над тобой только посмеются! И, кстати, когда будешь подниматься на эшафот, не забывай о том, что вскоре твой возлюбленный отправится следом за тобой. Если ускользнешь от меня, хотя бы и в мир иной, ничто в целом свете не спасет этого напыщенного болвана! Есть только один способ отвратить от него погибель. Ты знаешь.
Священник отпустил, наконец, съежившуюся плясунью и встал с узкого ложа. Холодно смотрел он на нее сверху вниз, и лишь метавшиеся в зрачках отблески безумия выдавали и в эту секунду терзавшее его мучительное желание.
- Что ты решила? – не выдержав, Клод нарушил воцарившуюся было тишину, прерываемую лишь хриплым, прерывистым дыханием.
- Никогда! Никогда я не буду принадлежать тебе, грязный монах!.. Ты противен мне, ты еще более мерзок, чем я думала! Теперь я ненавижу тебя вдвое сильнее прежнего! Уйди!..
Ярость готова была уже прорваться сквозь ледяной кокон, но неимоверным усилием воли Фролло сдержался. Подождал с минуту, пытаясь собрать разбегавшиеся мысли и унять клокотавший в груди гнев. Наконец, сделал пару шагов в сторону выхода; остановился, произнес, не оборачиваясь:
- Так это правда. Все женщины – порождение лукавого. Ты соблазняла его, клялась в вечной любви, едва не согрешила с этим солдафоном, заверяла, что и жизнь свою отдашь за него. А на деле тебе попросту наплевать. Может, ведьма, ты и впрямь приворожила его в надежде обчистить кошелек, а я лишь упредил события?.. Что ж, тогда понятно, почему капитан столь быстро охладел к тебе, прелестница: видно, чары твои не действуют под сводами собора.
- Не смейте!.. Или я убью вас, – цыганка почти рыдала: даже этому гнусному монаху было очевидно, что Феб больше не любит ее. Впрочем, она ведь сама предала его, созналась в нападении, которого не совершала, сдалась; очевидно, все эти ужасы – расплата за ее предательство.
- Что ж, попробуй, - холодно кинул мужчина через плечо. – Однако имей в виду, девушка, что лучше тебе сделать это прямо сейчас, или, клянусь, не пройдет и недели, как Феб де Шатопер окажется в могиле! И это ты своим ослиным упрямством подписала ему смертный приговор. Его кровь будет и на твоих руках тоже!.. Ты будешь повинна в безвременной кончине своего ненаглядного!!!
Эти последние слова окончательно сломили в ослабленной потрясениями душе всякую волю к сопротивлению. Отозвались острой болью во всем теле и, подобно испанскому сапожку, заставили девушку сдаться. Вскочив с жесткой постели, она бросилась к архидьякону, собиравшемуся, будто, уходить, и, пав на колени, вцепилась в край его подрясника.
- Нет, прошу вас, не троньте Феба!.. – взмолилась красавица. – О, вы победили! Делайте со мною, что вам вздумается, только оставьте его…
Клод обернулся. Эсмеральда сидела у его ног: разбитая, без сил, в одной сорочке, уронила она прелестную головку на грудь и, опершись ладонью о пол, едва не падая, чуть слышно шептала:
- Феб, мой Феб!.. Я не позволю ему причинить тебе зло. Ему мало моей жизни – что ж, пусть заберет и честь мою… Пусть осквернит мое тело, пусть лишит последней надежды обрести когда-нибудь мою бедную матушку – пусть. Все для тебя, о мой Феб!.. Жизнь, тело, душу – все я отдам за тебя. Только живи. Живи и вспоминай, хоть изредка, погибшую для тебя зингару…
Жалость, непрошеной гостьей проскользнувшая сквозь ледяной панцирь в сердце архидьякона, была в секунду убита ревностью, стоило ему расслышать эти слова.
- Встань, - повелительно произнес он.
Плясунья медленно поднялась.
- Делайте, что хотели, - процедила она, глядя куда-то мимо него. – А потом дайте мне спокойно умереть.
Уж лучше быть повешенной, чем жить с этим несмываемым позором, к которому принуждает ее – о боги! – священнослужитель.
- Не здесь, - Фролло отрицательно покачал головой. – Не сейчас. Считаешь, я настолько глуп? Я еще не забыл, что мой приемный сын теперь считает своей священной обязанностью защищать тебя от любых посягательств. Нет, ты пойдешь со мной. Мы покинем собор под покровом темноты. Я не решил еще, в какой день удобнее будет вывести тебя… Так или иначе, завтра ты объяснишь Квазимодо, что скоро тебя должны выкрасть отсюда… друзья. Поскольку он единственный, кто навещает тебя, надеюсь, на какое-то время твое исчезновение останется незамеченным. А потом – потом ты будешь уже далеко. Я все подготовил. У меня есть надежное убежище – в этой берлоге тебя точно не найдут. Будь готова бежать в любую минуту, когда бы я ни пришел за тобой. И помни: жизнь Феба де Шатопер – на острие моего кинжала, и сохранность ее зависит только от твоего благоразумия.
С этими словами священник порывисто прижал к себе обмякшее тельце и приник к холодным губам в быстром, обжигающем поцелуе, после чего поспешно вышел из кельи.
Цыганка упала на свое низкое ложе и какое-то время лежала, точно мертвая, вперив невидящий взгляд в стену. Вскоре по щекам заструились горячие, безмолвные слезы, которые она не замечала. Новое потрясение, казалось, выбило все мысли, оставив в голове звенящую пустоту безысходности. Лишь под утро девушка провалилась в спасительное черное забытье, исцелившись на несколько часов от воцарившегося в груди гнетущего мрака.
========== //// ==========
- Вы уверены, госпожа, что так нужно? – печально вопрошал Квазимодо, когда Эсмеральде удалось, наконец, объяснить, что вскоре ей придется покинуть его. – Разве плохо я забочусь о вас? Скажите, чего вам не хватает – я постараюсь достать это. Здесь вы под защитой Божьей Матери, но кто охранит вас за пределами собора?.. Если вас схватят, то опять поведут на казнь, я знаю. Вас убьют, и я умру…
- Все будет хорошо, - красавица старалась говорить медленно, чтобы глухой мог читать по губам и, сколько могла, объяснять свои слова жестами. – Меня укроют надежно, причин для беспокойства нет. Так надо. Но никто не должен знать, что я исчезла, ты понимаешь? Приходи, по-прежнему, сюда, как будто ничего не случилось. Ты сделаешь это для меня?..
Горбун склонил косматую голову, пытаясь сдержать наворачивающиеся на глаза слезы. Он был так счастлив просто знать, что она все время находится где-то рядом, что он может украдкой взглянуть на нее, когда пожелает. А теперь… Впрочем, все в этом мире конечно, а уж счастье и подавно. У него нет никакого права пытаться удержать девушку единственно потому, что он без памяти влюблен и не представляет, как будет жить дальше, не зная, жива ли она, увидит ли он ее еще хоть раз. Ему придется справляться с этим самому, а цыганка – пусть она будет свободна и счастлива, пусть вернется к своему капитану или к своим друзьям-бродягам. Ей, и правда, не место здесь, в этой тихой и величественной, словно застывшее время, обители; как и ему, монстру, ошибке природы, не место рядом с ней – совершенной красотой, воплощением чистоты и юности.