- Конечно-конечно, прелесть моя, - отвечал Шатопер, чуть отстраняясь и с удивлением отмечая не только новый наряд, столь разительно переменивший ее из уличной девки в обычную горожанку, но и исхудавшие щечки; впрочем девушка все еще нравилась ему – вернее, понравилась сызнова теперь, по прошествии нескольких месяцев.
- Но… но, монсеньор, почему же в таком случае вы не навестили несчастную, которая ждала вас днями напролет?.. Разве не приходил к вам Квазимодо сказать, где я?
- Квазимодо?.. Кто это? Тот горбун из Нотр-Дама, что обитает в колокольне?
Плясунья молча кивнула, с обожанием глядя на офицера: у нее и в мыслях не было упрекнуть его – только услышать причину его длительного отсутствия.
- Знайте, сударыня, если вы и посылали его ко мне, то он не исполнил вашего поручения: я не видел его с самого дня ареста, когда урод пытался похитить вас, - и красавец принял вид столь оскорбленный, будто это именно Эсмеральда была повинна в их долгой разлуке.
- Но как же… ведь он… - малютка чуть не расплакалась от обиды на звонаря, но одновременно и от облегчения – получается, все, что тот говорил о Фебе – ложь от первого до последнего слова.
- Красавица моя, да разве это повод расстраиваться? – смягчился офицер, приобнимая цыганочку за плечо. – Не будем вспоминать о досадных недоразумениях и хромых звонарях. Главное, мы теперь вместе, и уж не расстанемся до смерти!
- Вместе!.. – радость и нежность смешались в девичьем голоске, и эта искренность пробрала даже обычно равнодушного к подобным сантиментам школяра.
- Жеан, друг мой, - капитан на минуту отстранился от не спускавшей с него восторженного взгляда плясуньи и, подхватив мальчишку под локоть, быстро зашептал ему на ухо, - не могли бы вы обождать с часок-другой? Кажется, более удачного времени для свидания не найти – девчонка влюблена в меня, как кошка!
- Да вы с ума сошли!.. – воскликнул юный повеса, однако под предостерегающим взором собеседника тоже перешел на шепот. – А если вернется ее похититель?
- Будем надеяться, этот малый достаточно благоразумен, чтобы не вмешиваться в естественный ход вещей, - пожал плечами де Шатопер. – Если же нет, пара лишних дырок в теле, я думаю, укротят его пыл.
На этих словах он отпустил замершего школяра и вернулся к по-прежнему стоявшей у порога Эсмеральде:
- Ну, милочка, покажете вы мне свое скромное пристанище?
- Монсеньор, ведь я здесь не по своей воле!.. – начала было цыганка.
- Уверен, дитя, это долгая история.Не лучше ли нам пройти в дом?
- Но священник, он может вернуться… Феб, давай уйдем отсюда поскорее! Я ужасно боюсь; он убьет тебя!..
- Сударыня, вы, кажется, сомневаетесь в моей мужественности? – сухо спросил офицер.
- Нет, конечно, нет! – испугалась плясунья. – Я только страшусь за вашу жизнь.
- В таком случае, дорогая моя, вы напрасно беспокоитесь. Я смогу постоять и за себя, и за тебя, малютка. Ты мне веришь?
- О!.. – только и смогла вымолвить красавица, позволяя капитану завести себя внутрь хижины; дверь захлопнулась.
«Прекрасно, Жеан, просто восхитительно! – ворчал про себя школяр, слоняясь вдоль берега. – Пока они там… Ты вынужден сидеть здесь, будто сторожевой пес, и вздрагивать от всякого шороха!.. Ладно, положим, время еще есть. Но если братец и вправду вернется, тебе не останется ничего другого, кроме как и впрямь податься в бродяги. Надеюсь, у Шатопера хватит ума закончить это дело поскорее… Наделать дырок в архидьяконе Жозасском!.. Да он с ума сошел! Впрочем, времени полно: едва ли стоит ждать Клода до темноты. Что ж, будем надеяться, все обойдется!». Порешив, что он в данном случае никак не в силах повлиять на ситуацию, школяр с присущей ему студенческой философией нашел самым мудрым завалиться спать – благо, трава возле домика показалась вполне мягкой для того, кому не раз приходилось просыпаться на парижской булыжной мостовой.
Комментарий к /////////////////
¹ Laudes – отдельная от утрени служба, приблизительно соответствующая православной полунощнице.
² Prima – монастырская служба, совершаемая около 6 часов утра.
========== ////////////////// ==========
- Моя дорогая Симиляр, вы не поверите, если я расскажу, как ужасно скучал по вас! – красавец подвел цыганочку к постели и усадил рядом с собой.
- О, Феб!.. Вот теперь мне не страшно и умереть. Ведь он говорил, будто убил вас!
- Кто – он? – рассеянно спросил офицер, завладевая маленькой ладошкой и с досадой размышляя о том, что ее прошлый наряд куда как более подходил для свидания – по крайней мере, с ним не нужно было бы столько возиться, а Феб прекрасно помнил, как неохотно эта крепость сдает свои бастионы.
- Монах, - Эсмеральда ощутимо вздрогнула. – Ведь это он ударил вас тогда, монсеньор! Я не знаю, откуда он появился – словно поднявшийся из преисподней призрак!.. Я видела только его горящий взор и вонзившийся кинжал, а потом потеряла сознание. Меня обвинили в убийстве, арестовали, даже… пытали…
Девушка всхлипнула и, вырвав ладошку, прикрыла лицо руками.
- Клянусь Юпитером, ты уже достаточно выстрадала, малютка! – воскликнул Шатопер, найдя эти слезы удобным предлогом подсесть поближе и обнять красавицу за плечи. – Кажется, пришло время и порадоваться, насладиться жизнью…
- Да, да, мой Феб!.. – убрав ладони от чуть порозовевшего личика, Эсмеральда с любовью взглянула на свое Солнце. – Но я теперь ничего не боюсь: ты жив, ты со мной, и я знаю, что все мои мучения были не напрасны: страдать для тебя – тоже блаженство!
- Да ведь сейчас-то нам вовсе не нужно страдать, - голос офицера сделался хриплым, в глазах появился масляный блеск; он быстро запечатлел на смуглой шейке пылкий поцелуй.
- Нет, Феб, подожди! – обернулась плясунья, чуть отстраняясь. – Скажи прежде: ты любишь меня?
- Да разве я не говорил тебе, мой прекрасный ангел?.. Я люблю только тебя, тебя одну, и буду любить до конца дней!
- Тогда… тогда давай убежим?.. Феб, ведь меня осудили за колдовство!.. Поп сказал, что приговор никак не отменить, и, мне кажется, он прав… Уедем, любимый мой! Уедем туда, где сможем любить друг друга вечность!
- Послушай, что это за поп, которого ты вечно поминаешь, дорогая Симиляр? – капитана мало интересовали подробности злоключений маленькой колдуньи, но развивать тему отъезда ему уж точно не хотелось.
- Священник Собора Богоматери, где я нашла убежище, - с дрожью в голосе отозвалась цыганочка. – Он начал преследовать меня еще зимой, а может, и раньше…
Пока Эсмеральда рассказывала о свалившихся на нее по вине архидьякона несчастьях, словно бы заново переживая тяжелые последние месяцы, предприимчивый офицер ослабил шнуровку по бокам сюрко и, запустив туда руки, начал легонько, а потом все с большим пылом ласкать девичью грудь. Плясунья, попытавшаяся было остановить его, вскоре нашла эти ласки весьма приятными и только тихо вздыхала по временам, не прерывая, однако, повествования. Она чувствовала на своем теле горячие руки; порозовевшее ушко ее опалило дыхание возлюбленного, который не стеснялся уже со всем жаром впиваться в нежную шейку. Руки его, сжимавшие секунду назад упругие полукружия груди, вдруг скользили ниже, ласково оглаживая плоский животик через котту и камизу. Пальцы непроизвольно тянулись еще ниже, но капитан не осмеливался пока на более решительные действия, боясь спугнуть эту райскую птичку.
Наконец, пока Эсмеральда с ужасом вспоминала, как монах тащил ее в этот дом и как она пыталась убить его, Феб решил, что медлить дальше нельзя. Он страстно стиснул мягкое бедро, а через мгновение рука его оказалась уже между девичьими ножками.
- Что вы делаете?! – воскликнула цыганка, инстинктивно сжимая бедра и желая вскочить, однако крепкое объятие удержало ее.
- Я люблю тебя, прелесть моя! – пылко ответил де Шатопер, разворачивая цыганку лицом к себе и запечатывая медовые уста долгим поцелуем.
Вскоре девушка перестала трепыхаться; ее изящные ручки обвились вокруг шеи возлюбленного. Посчитав себя победителем, офицер начал потихоньку задирать платье-сюрко, намереваясь избавить красавицу от лишней одежды; та не противилась. За ним последовала на пол котта. Лишь оставшись в одной камизе, девушка спохватилась и попыталась остановить распалившегося капитана: