Выбрать главу

- Вы напрасно явились, сударь, - холодно ответил на стук распахнувшейся двери архидьякон; он снова молился, стоя на коленях перед образами. – Я ведь, кажется, попросил вас вчера воздержаться от визитов.

- Дорогой братец, - начал нежданный посетитель, у которого вновь отчего-то кольнуло сердце при виде Клода, а в голове всплыли последние слова поэта, - я только хотел узнать, не могу ли я что-нибудь сделать для вас?.. Кажется, в последние годы я приносил вам одни только расстройства, и если мог бы чем-то порадовать…

- Жеан, вам прекрасно известно, что меня порадует, - сухо ответил священник. – Возьмитесь, наконец, за ум, получите степень лиценциата и найдите свое призвание. Когда вы будете при должности, я смогу спокойно посвятить оставшуюся жизнь служению, с облегчением переложив заботы о наших владениях на ваши плечи. Кажется, я не так уж много от вас прошу.

- Верно, Клод, не так уж много, - школяр нерешительно тронул за плечо удивленно вскинувшего на него взгляд брата. – Я попробую если не полюбить, то хотя бы вызубрить все эти премудрости, обещаю. Я… прости меня, Клод.

Мужчина вздрогнул; он прекрасно понял, что мальчишка имел в виду вовсе не небрежение к учебе, а случай с цыганкой. Умом он уже простил, усмотрев во всем этом деле руку Провидения, сберегшего его от страшного преступления. Однако сердце упрямо выстукивало слово «Предатель». А еще со вчерашнего дня в душе поселилась обида, в которой старший Фролло не хотел признаваться себе самому: юный шалопай приходил за козочкой, за Джали – значит, он поддерживает связь с Эсмеральдой. Значит, он может приходить к ней иногда, разговаривать с ней; и она не гонит его, даже просит привести свою подружку… Архидьякон сделал бы что угодно, землю бы перевернул, чтобы выполнить самую непростую, самую опасную ее просьбу; но все, о чем просила его цыганка, – это оставить ее в покое. Что ж, вот она – самая сложная и едва ли осуществимая задача, но он все же попытается. Но, Боже, как же трудно сдержаться, как хочется поскорее вызнать, как она, где, с кем!..

- Уйди, - хрипло прошептал священник.

- Как скажешь. Передать… передать ей что-нибудь?

- Прочь! – Клод сорвался на крик; Жеан испуганно выскочил за дверь.

***

- Джали, моя хорошая! – Пьер опустился на колени и ласково потрепал начавшую тереться об него белую козочку.

- А это тебе, - школяр протянул плясунье скромный букетик, собранный, очевидно, впопыхах из прибрежных цветов и трав.

- Квазимодо? – только и спросила она; бледная тень былой улыбки впервые за истекшие пять дней тронула розовые губки.

- Угу. Представь себе, подорвался, как ужаленный, и вернулся вот с этим… Никогда не думал, что угрюмый горбун способен на подобные проявления чувств. Ты что, приворожила его?

- Нет, - плясунья медленно покачала головой. – Пожалела.

На минуту в комнате воцарилось молчание: Гренгуар никак не мог наиграться с козочкой, Эсмеральда задумчиво уткнулась носом в букетик полевых цветов, а Жеан раздумывал, не будет ли слишком бестактным самостоятельно извлечь с известной полки кувшин дрянного вина и выпить с поэтом за счастливое возвращение Джали и, так сказать, полное восстановление семьи.

- Causa bibendi! ¹ Не выпить ли нам по такому случаю, дорогой Пьер? – наконец, не выдержал школяр.

- И то верно! Доставай кубки, дружище. Да не забудь налить и моей очаровательной женушке – хватит ей уже грустить.

- Если бы вино помогало исцелить сердце… - печально вздохнула девушка, но от стакана все же не отказалась. Ей было так одиноко и хотелось хотя бы на мгновение утешить свою скорбь.

-…Дура… Какая же я дура! – несколько часов спустя все трое уже изрядно набрались; одна только Джали сохраняла невозмутимость. – Поверила этому… этому… А он!.. А я ведь любила его. Но это еще не самое глупое. До сих пор люблю, вот в чем ужас; а он использовал меня, как портовую девку, а потом хотел отдать на потеху толпе! И опять бы, верно, стоял со своей знатной шлюхой на балконе и смотрел на мои страдания!.. Да лучше бы я с Квазимодо… лучше бы с монахом… И вот я понимаю все это, а все равно больно. Так больно, что умереть хочется! Вот прямо сейчас бы пошла к Сене и – все.

- Ты все равно сейчас до Сены не дойдешь, - икнув, Жеан дернул за рукав поднявшуюся было Эсмеральду и усадил на место. – Давай лучше еще по одной! Эй, Пьер!.. Черт тебя дери, ты спишь что ли? Вот проклятый философ!

- И н-н-ничего я не сп-лю, - заплетающимся языком отозвался поэт, с трудом отрывая голову от стола. – Сейчас схожу за новым кувшином, где-то у меня тут был припрятан второй…

- Вот дурья башка! – отозвался школяр. – Да мы ведь второй уже выпили!

- Значит, все, - Гренгуар плюхнулся на место, намереваясь снова устроиться на казавшейся ему чрезвычайно удобной столешнице.

- Как все?! Тогда пойдем в кабак! В «Еву» или в «Науку»… Кажется, у меня еще оставались где-то поповские деньги. Клянусь душой, славный парень мой братец! Зря ты его так, малютка… Так куда мы идем, друзья?

- Ты спятил? – с трудом ворочая языком, отозвался Пьер. – Иди сам, чертов школяр! У меня всего одна жена, и я пока не готов с ней расстаться. По крайней мере, не так. Не хочу, чтобы ее вздернули.

- Ах ты, черт побери! Ведь я и забыл, что малышке нельзя и носу высунуть из дому! Вот так незадача… Что ж тогда делать?

- Кажется, в моем стакане еще что-то оставалось, - сонно пробормотал Гренгуар.

- Клянусь Вакхом, это не «что-то», а целая кружка! – обрадовался Жеан. – Другое дело. Тебе налить, малютка?

- Н-н-не…

- Немного? Ладно, вот тебе пара глотков… Ну, будем. Так, о чем это я говорил?.. Ах, да! Братец, кажется, умирает от любви к тебе, Эсмеральда. Мне даже, признаться, немного жаль его. Так что, неужели у бедняги нет совсем никаких шансов? И теперь, когда с Шатопером все кончено?.. Знаешь, как умные люди говорят? Клин клином вышибают. Так-то.

- Ты… Какие еще клинья?.. При чем здесь!.. Жеан, ты не понимаешь… - цыганка шмыгнула носом. – Ведь все это – из-за него, я же рассказывала! Да я лучше со звонарем…

- Ну уж прямо! – усомнился собеседник.

- Ладно, не со звонарем. Но все равно. Лучше… лучше с Пьером, чем с ним!

- Я г-готов! – не поднимая головы, отозвался поэт.

- Да видим мы, что ты готов! – расхохотался школяр. – Ну а если он правда все это из любви делал? Он же женщин в упор никогда не замечал, больно разбирается, как с ними обращаться. Мог бы, конечно, у младшего брата совета спросить, ну да что теперь. Да и вообще у него с головой не очень – попробуй повозись дюжину лет с ретортами, и тебе крыша скоро помашет… Нет, я не к тому, что Клод глупый – он такой умный, что даже противно, – я к тому, что он… это… мыслит нестандартно.

- Вот уж точно, не поспоришь! – фыркнула Эсмеральда. – Все, не хочу больше о нем говорить.

- Ладно, не говори, - легко согласился юнец, в котором неожиданно проснулось странное желание свести братца с плясуньей. – Ты слушай, главное. Он ведь в любви тебе признался? Признался. Силой не взял, хотя мог. Шатоперу на виселицу тебя тащить не дал, своей, между прочим, шеей рискуя… Хотя ему очень хотелось и его, и тебя прямо там, на месте, прибить, уж я-то знаю, - Жеан неосознанно потер щеку, вспоминая тяжелую оплеуху. – Значит, он понял все, осознал, исправился. Да ты из него веревки вить сможешь лучше меня! Тебе-то сплошная выгода. Братец все-таки архидьякон, уважаемый человек, не абы кто. Глядишь, и помилование тебе выхлопочет, а?!

- Не выхле… не сможет он, - цыганка грустно уставилась в пламя свечи. – Он мне говорил, что это невозможно.

- Ну, сейчас, может, и невозможно, а если ты благосклонность проявишь…

- Поди прочь, глупый мальчишка! – всерьез рассердилась девушка и даже толкнула собутыльника в бок, отчего тот пошатнулся и едва не свалился с лавки. – Даже видеть его не хочу, твоего похотливого братца! Он старый! И уродливый!..

- Ну прям уж уродливый… - проворчал Жеан. – Да и не такой он старый – всего-то тридцать три… Ладно-ладно, молчу! Но ты все-таки подумай. Он любит тебя. На свой манер, конечно… Но все-таки любит. Звонарь, кстати, тоже, если тебя это больше заинтересует…