Мужчина нахмурился было сурово, но потом махнул рукой на привычную строгость и мягко, по-отечески улыбнулся:
- В таком случае, я рад за тебя. Вижу, нашлось, наконец, в этом мире хоть что-то, привлекшее тебя больше драк, выпивки и продажных девок.
- Признаться, я и для них время нахожу, - хохотнул неугомонный шалопай, однако заметив, как снова сходятся на переносице густые брови архидьякона, тут же прикусил язык.
- И все-таки, Жеан, у меня к тебе дело.
Священник надолго умолк. Некоторое время они шли по залитой полуденным солнцем улице, не произнося ни слова. Наконец, мальчишка не выдержал:
- Что за дело?
- Даже не знаю, как начать… - школяр с удивлением отметил, что щеки собеседника вспыхнули. – Ты… ты общаешься еще с этой девицей?
- Какой девицей? – юноша прекрасно понял, о ком идет речь, однако он хорошо помнил, какой эффект производит на брата имя цыганки и не спешил озвучивать свою догадку.
- Не юли! – раздраженно поморщился мужчина. – Это ты передал Квазимодо ту куклу – больше некому. Значит, ты по-прежнему навещаешь иногда ее?..
- Да как не навещать, дорогой братец, когда мы с мужем Эсме… тьфу ты, когда мы с Пьером три месяца сочиняли «Благочестивого Адама»! А Гренгуар живет в одном доме с плясуньей, так что мне волей-неволей приходилось с ней общаться.
Младший Фролло счел за благо умолчать о том, что общество Эсмеральды было ему вовсе не в тягость, а даже, напротив, весьма нравилось. Вряд ли тот по достоинству оценит эту информацию… Кажется, будь его воля, архидьякон вообще запер бы девушку в какой-нибудь высокой башне, подальше от людей, и никому не позволил бы к ней приближаться.
- А к чему вы спрашиваете? – поскольку Клод снова надолго смолк, школяр взял инициативу в свои руки. Неужто братец решился-таки еще раз подъехать к девице?..
- Вот, передай ей, - скороговоркой выпалил священник и сунул в руки ошеломленного собеседника маленький сверток. – Ей передай, а не разворачивай!.. Да скажи… Скажи, если захочет, найдет меня завтра в семь вечера в начале улицы Тиршап.
- В нашем ленном владении? Хоро… Погоди, Клод! Да ведь малютке нельзя показываться в городе! А ну как ее опознают?.. Она приговорена к виселице, помнишь?
- Завтра чернь гуляет праздник шутов, на улицах будет полно народу. К тому же, в это время уже совсем темно. Если оденется, как порядочная горожанка, да приберет волосы, никто не признает в ней цыганскую ведьму.
- Возможно… Но, если она все-таки решится, будет лучше, если я провожу ее. Эх, жаль, хотел отметить свой дебют… Ну ничего, после отмечу!
- Нет, - оборвал архидьякон. – Она придет одна – если придет. Жеан, ты сделаешь это для меня?..
- Конечно, - просто ответил школяр, а про себя подумал: «С особенной радостью, если бы был уверен, что это не очередная глупость… Впрочем, на это надежды мало. Ладно уж, чем смогу – помогу. Не все же Клоду за меня краснеть – теперь моя очередь».
- Спасибо! – кажется, в этот момент священник выдохнул с облегчением и неизъяснимая перемена произошла в лице его – он будто позволил себе, наконец, на минуту расслабиться. – Я бы хотел присутствовать на вашей с Гренгуаром постановке, но, боюсь, это невозможно: завтра Крещение, ты знаешь, и до вечера я вряд ли смогу освободиться.
- Не беда: если верить этому брюзге поэту, вы немного потеряете, дорогой братец. Но что поделать, коли у него – Муза, а мне зато прекрасно известно, что нынче интересно публике.
- Во всяком случае, я очень надеюсь, что вас ждет успех. И что никто не узнает в одном из актеров брата архидьякона Жозасского! Нет, какой позор…
Еще раз сокрушенно вздохнув, священник удалился в сторону монастыря, а парнишка вприпрыжку бросился на репетицию.
***
- Эсмеральда?..
Пьер и Жеан вместе отправились после репетиции во Двор Чудес. Оба были весьма довольны: все прошло гладко, костюмы были готовы, актеры не забывали слов, а декорации Эдема поразили даже вечно придиравшегося ко всему философа-драматурга. Потому приятели решили, что вполне заслужили за свои труды горячий сытный ужин и по стаканчику доброго вина. Еда и впрямь нашлась, приготовленная заботливой женской ручкой, а вот вино подкачало – пить эту кислятину в неразбавленном виде было решительно невозможно. И вот, когда хозяйка скрылась в своей комнатке, школяр нерешительно постучал в дверь, сообщив поэту, что имеет к его жене конфиденциальный разговор. Гренгуар пробурчал что-то на тему того, что он «совсем уже обнаглел», однако препятствовать, естественно, не стал.
- Жеан?.. – приоткрыв дверь, цыганка удивленно воззрилась на него.
- Можно я пройду? Я должен тебе кое-что передать.
- От Квазимодо? – нерешительно спросила та, пропуская юношу; звонарь как-то передавал ей по осени неизвестно откуда добытые груши, а потом, в начале зимы – вылепленную неумелой рукой глиняную поделку, долженствующую олицетворять, очевидно, его самого.
- Не совсем, - ответил мальчишка, просачиваясь внутрь и терпеливо дожидаясь, когда плясунья закроет дверь и присядет на кровать. – Точнее, совсем не от него. Вот.
С этими словами Жеан протянул маленький сверток, в который, конечно, давно уже сунул свой любопытный нос. Ничего не понял и завернул все, как было. Поэтому теперь, зная, что находится внутри, он совершенно не ожидал последовавшей реакции: девушка вдруг смертельно побледнела, прикрыла ладошкой распахнувшийся в немом возгласе ротик и посмотрела на посыльного так, будто он передал ей привет с того света.
- Где… где ты это взял? – превозмогая дурноту, прошептала она.
- Мне передал его брат.
Школяр не думал, что можно стать еще белее, однако у Эсмеральды это получилось. А потом она покачнулась и, уткнувшись личиком в сложенные ладошки, согнувшись, сидела некоторое время недвижно. Гость ее ничего не понимал: старый детский башмачок – с чего бы столько эмоций? Должно быть, тут какая-то прелюбопытнейшая тайна…
- Что он сказал тебе? – слабо проговорила цыганка, не отнимая ладоней от лица.
- Что, если пожелаешь, найдешь его завтра в начале улицы Тиршап в семь часов пополудни. Эсмеральда, что все это значит?..
- Ах, не спрашивай!.. – плясунья, наконец, выпрямилась; в глазах ее блеснул какой-то лихорадочный огонь. – Но как же я пойду?.. Что, если меня узнают?
- Так ты пойдешь? – порядком изумился Жеан. – Что ж, завтра ведь праздник, будет многолюдно. Оденься понеприметнее, и тебя никто не признает. Если хочешь, я мог бы проводить…
- Нет! – быстро отказалась девушка. – Нет, не нужно… Передай завтра после представления Пьеру… Впрочем, нет, ничего не передавай. И спасибо тебе!
- Да было бы за что, - по-прежнему ничего не понимая, пожал плечами юнец. – Но ты уверена, что тебе стоит идти на эту встречу, да еще и одной?.. Эсмеральда, Клод… кажется, он до сих пор немного не в себе. В том, что касается тебя. Он может наделать много глупостей, о которых сам потом будет жалеть.
- Я должна, - зябко поежилась плясунья. – Он не дает мне выбора. Снова!.. Жеан, почему твой брат даже теперь не оставит меня в покое?.. – почти взмолилась красавица.
- Хотел бы я влезть ему в голову… Наверное, любит. Знаю, тебе не по вкусу такое объяснение, но других у меня, извини, нет.
- Любит, - с тоской повторила прелестница и судорожно сжала в кулачке крохотный розовый башмачок. – Спасибо тебе, друг мой! И удачного дебюта!
- Спасибо, малютка, - улыбнулся школяр и прикрыл за собой дверь.
А Эсмеральда долго сидела еще, не шелохнувшись, и не отводила взгляда от принесенной Жеаном вещицы. Потом медленно сняла с шеи шнурок и достала свой талисман – точно такой же башмачок, только гораздо менее потертый. Замерев еще на некоторое время, девушка решительно тряхнула головкой и спрятала пару детской обувки обратно в сверток. Упрямая складка появилась на гладком лбу – она отважилась.
Комментарий к XX//
¹ Ибо мы спасены в надежде. Надежда же, когда видит, не есть надежда; ибо если кто видит, то чего ему и надеяться?