Опасаясь посвящать в свою тайну хоть кого-то, он собственноручно, сколько мог, привел запущенное жилье в относительный порядок, купил муку, кое-какие овощи и фрукты, бобы, овсяную крупу, круглую головку великолепно хранящегося сыра канталь, сушеную рыбу, соленую свинину, яйца, вино – одним словом, все, что могло потребоваться цыганке. Он даже приобрел у старьевщика две простые котты – ярко-синюю и темно-зеленую, в цвет им сюрко и пару белых льняных камиз. Священнику доставляло странное удовольствие самое, казалось бы, обыденное дело – покупка необходимых для жизни мелочей. Выбирая глиняную чашку, он с упоением думал о том, как маленькая чаровница будет пить из нее сладкое десертное вино, которое, должно быть, никогда прежде и не пробовала. Пробуя на ощупь шерстяное одеяло или тонкую простынь, сладко вздрагивал при мысли, что она будет на них спать. За этими думами Фролло почти забывал, что цыганка по-прежнему ненавидит его, забывал ее жестокие, колкие слова, забывал, наконец, что он священник и навек повенчан с церковью… Он думал лишь о той счастливой ночи, когда приведет ее в этот уединенный домик и сделает своей.
И вот момент настал. Клод едва дождался, вздрагивая по временам от нетерпения, окончания этого бесконечного дня. Он знал, что с двух до четырех утра монастырь обыкновенно погружен в сонное забытье, поэтому уже без четверти два подходил к заветной келье. Квазимодо, привычно распластавшийся у двери, больше не вызывал гнева: какая, к черту, разница, если с зарей Эсмеральда, наконец, будет принадлежать ему?! Архидьякон, на сей раз не скрываясь, вошел в комнатку. Дрожащий свет крохотной лампадки выхватил бледное лицо мгновенно пробудившейся цыганки, в страхе прижавшей к груди тонкое покрывало.
- Ты готова? – постаравшись придать дрогнувшему голосу успокаивающий тон, спросил мужчина.
- Я никогда не буду готова отдаться грязному, похотливому монаху, – прошипела девушка, гневно сверкнув очами. – Но, зная, что даже виселица пугает меня меньше, вы предусмотрительно не оставили выбора!
Вступать сейчас в спор было не просто глупо, а смертельно опасно, поэтому священник лишь досадливо поморщился и кинул на ее узкое ложе монашеский подрясник и широкий черный плащ, один в один похожий на тот, что был на нем самом.
- Одевайся, - коротко бросил он. – Белый – не тот цвет, в который следует облачаться беглецам.
Сладостные иллюзии, в которых пребывал Фролло последние дни, были безжалостно разбиты единственной фразой. Нетерпеливая радость, с которой он спешил сюда, мгновенно уступила место холодной ярости. Ну почему, почему даже теперь она не может смириться со своей участью и проявить хоть каплю сострадания?! Ведь он же смирился с тем, что колдовская сила этой девчонки оказалась сильнее всего – науки, чести, даже Бога! Да, она вынуждена была уступить, однако сдаваться по-прежнему не собиралось. Это вызывало смешанные чувства: с одной стороны, Клод был раздосадован и даже зол на нее, но с другой – с другой ощущал непонятную гордость за эту ее стойкость и охотничий азарт, еще более распалявший его.
- Отвернитесь, - тихо, но твердо потребовала плясунья.
Архидьякон со вздохом повиновался: эта просьба вызвала новый приступ раздражения, однако примешивалось к нему и невольное умиление – даже в этих обстоятельствах природная женская стыдливость не покидала гордую красавицу. Как это наивно – пытаться спрятать от него свое тело, которое, не пройдет и пары часов, он увидит во всей первозданной красе. При этой мысли обжигающая волна желания прокатилась по телу, и Клод невольно вздрогнул, прикрыв глаза и шумно втянув воздух.
Эсмеральда, недоверчиво покосившись на него, быстро откинула покрывало и надела поверх сорочки черный подрясник. Затем, еще раз украдкой взглянув на стоявшего к ней спиной священника, с неистово колотящимся сердцем обвязала вокруг талии подаренный Квазимодо пояс с подвешенным сбоку тесаком. Широкий плащ окутал всю ее фигурку, надежно скрыв от посторонних взглядов и этот спасительный нож, на который возлагала она столько надежд.
Услышав, что шорох прекратился и в келье воцарилась тишины, Фролло повернулся и, удовлетворенно кивнув, вцепился ледяными пальцами в тонкое запястье.
- Ты сказала звонарю, чтобы он не искал тебя и не поднимал шума?
- Да, - цыганка отвернулась, лишь бы не видеть это ненавистное лицо.
- Я знал, что мы сумеем прийти к соглашению, - криво усмехнулся мужчина, прочитав на ее личике гримасу отвращения.
Девушка смолчала. О, она много что могла бы возразить ему, но – к чему? Скоро она одним махом ответит на все его издевательства!..
Осторожно переступив через спящего, подобно верному псу, но, к сожалению, не столь чуткого сторожа, беглецы двинулись вниз по башенной лестнице и вскоре оказались в зале собора. Здесь царил сумрачный покой, и ничто не нарушало почти неестественной тишины, поселившейся под сводами. Быстро миновав пустой зал, через Красные ворота, никем не замеченные, вышли они на монастырский двор.Клод, затушив лампаду, пристально вгляделся в недвижную темноту и, удостоверившись в безопасности, потащил свою жертву в сторону выходившей на восточную оконечность острова калитке. Не прошло и нескольких напряженных минут, показавшихся архидьякону вечностью, как позади остались и высившийся черной громадой собор, и погруженный в сон епископский дворец – они достигли, наконец, мыса Террен. У оконечности его обнаружилась припрятанная в тени плетня лодка.
Нетерпеливо кивнув на нее спутнице, Фролло почти втолкнул последнюю в утлое суденышко и, сев напротив, одним махом неизвестно откуда выхваченного кинжала рассек удерживавшую лодку веревку. Мощный толчок веслом – и вот их челнок подхвачен непривычно быстрым здесь течением Сены. Священнику, не привыкшему к подобного рода занятиям, немалого труда стоило выгрести на середину реки, однако дальше стало легче: лодка начала медленно спускаться вниз по течению, огибая Ситэ и приближаясь к правому берегу. Эсмеральда молчала; мужчина вперил в нее горящий взор и также не проронил ни звука. Однако вскоре рукав Сены сузился, и ему снова пришлось бороться с течением, так что стало не до созерцаний.
Но вот они обогнули Ситэ, и лодку ровно понесло вниз по течению; архидьякон лишь направлял суденышко, не давая ему приблизиться к берегу и стараясь держаться середины реки. Позади остался мост Менял; по левую руку от цыганки выступила громадой Нельская башня, чтобы вскоре также безмолвно исчезнуть. Вскоре Париж остался позади; они спускались по реке, освещенные лишь скупым светом тонкого месяца, в безмолвии, нарушаемом изредка плеском весел о воду. Напряжение достигло предела; казалось, сам воздух между этими двумя наэлектризовался, и вот-вот засверкают молнии.
- Мы поплывем до Ла-Манша? – плясунья не могла больше выдерживать этой гнетущей тишины и этого неотрывного, будто насквозь прожигающего взгляда.
- Мы почти на месте, - вздрогнув, ответил Клод, будто просыпаясь.
Оглядевшись, он направил лодку ближе к правому берегу и, действительно, не прошло и пяти минут, как они достигли домика рыбака. Подплыв к торчащему из воды бревну – единственному напоминанию о существовавшем здесь некогда коротеньком пирсе, – священник начал привязывать лодку. Руки не слушались, он с трудом мог сообразить, как же завязать проклятый узел.