Некоторое время оба молчали, усиленно делая вид, будто очень заняты едой. Проклятье, неужели она не понимает?! Да и вообще, разве Клод пожелал бы плохого будущего родному брату?.. Впрочем, когда родители определили его самого для духовного призвания и отдали в колледж Торши, они ведь тоже желали только добра, но, кажется, хорошего священнослужителя из него так и не вышло… Даже не пробудись в нем эта пагубная страсть – все равно не вышло. Он сам, однако же, ни к чему не принуждает Жеана, дает определиться с выбором – но актер!?
- Эсмеральда… - архидьякон поднялся и нерешительно приблизился к кровати, присел рядом, не зная в точности, что собирается сказать.
- Я знаю, - плясунья перебила раньше, чем он успел собраться с мыслями. – Знаю, что вы правы. Что годится для безродной девки, совсем не к лицу молодому дворянину. Думаю, ваш брат и сам это понимает. Но… вы просто не представляется, какой это восторг – выступать для людей, будь их только небольшая кучка или огромная толпа. Видеть, как они с замиранием сердца ловят каждый жест, каждое слово; слышать крики одобрения, аплодисменты; читать восторг в их сияющих глазах… Мне так не хватает этого, - неожиданно закончила она.
- Ну почему же сразу не представляю… Сейчас это, наверное, уже и правда не имеет для меня значения, но когда я был моложе, тоже всегда старался подмечать, кто на службе зевает и слушает вполуха, кто переглядывается с хорошенькими прихожанками, а кто – действительно молится и говорит через тебя с Христом. Я очень любил когда-то проповедовать. Думал, смогу изменить мир – смешно вспомнить. Так надеялся, что меня услышат, что я смогу достучаться до людей, затронуть самые потаенные струны души; мнил себя перстом Господним, смычком в Его руках… Но достучаться можно только до того, кто не ждет стука, а держит дверь в сердце нараспашку. Кто не боится доверять, не боится ошибаться, кто всегда в поиске. Нет, меня давно не интересует, что обо мне думают; толпа подобна облаку, что несется туда, куда дует ветер. Вспомни, еще прошлой зимой люди готовы были носить тебя на руках и чуть не побили год назад сестру Гудулу за то, что мешала тебе выступать. А летом эти же самые люди собрались на Гревской площади в надежде хоть одним глазком взглянуть на твой последний танец в десяти футах над землей… И все-таки ты жалеешь, что не можешь снова плясать для них.
- Не все люди одинаковы, - возразила девушка, хотя слова священника больно задели ее: она никогда не задумывалась о своей публике с этой точки зрения. – Так или иначе, Жеана легко понять.
- Легко. Первый успех кружит голову вернее крепленого вина, не так ли? И все-таки мне придется поговорить с ним.
- Скажите, преподобный, - вдруг спросила Эсмеральда, которую этот разговор натолкнул на неожиданную мысль, - если я, как оказалось, вовсе не цыганка, а француженка и крещеная христианка, мне, стало быть, никогда теперь нельзя будет петь и танцевать?
- С чего ты это взяла, дитя мое? – невольно улыбнулся Фролло.
- Ну как же, вы ведь сами говорили, что это стыдно – не прибирать волосы, и чтобы юбка взлетала до колен… И что своим срамным поведением я развращаю души добрых чад церкви.
- Н-ну… Да, от танцев на площади босиком, пожалуй, придется воздержаться. Да ведь тебе все равно нельзя показываться на людях!
- Но это же только во Франции! Пожалуй, даже только в Париже да ближайших предместьях. Теперь, когда матушка будет со мной, я могла бы бежать вместе с ней из города… Но чем мне зарабатывать на жизнь, если в таборе меня ничему не учили, кроме как петь да танцевать? За много лиг отсюда мне ничего не будет угрожать. Но, получается, своими выступлениями я буду гневить моего бога?.. Мне бы этого не хотелось. Ах, насколько легче быть простой цыганкой!.. Пусть я и была оборванкой, не знавшей ни матери, ни отца, пусть такие как вы или Феб презирали меня, считая пустой уличной девкой, бродяжкой – зато я была свободна!
- Я не считал тебя пустой уличной девкой! – зато бродяжкой, ведьмой и распутницей – очень даже; впрочем, это все было давно, год назад, и сейчас совершенно не имеет значения.
- Считали, я знаю. И сейчас считаете. Даже если я никакая не египтянка и не цыганка, то все равно – простолюдинка, годная только в любовницы или для такого же оборванца из голытьбы, как я сама… Знаете, я когда-то мечтала о том, что однажды красивый офицер влюбится в меня без памяти, женится, даст свое имя; а я взамен подарю ему всю себя – тело, сердце, саму душу… Смешно, правда?.. – однако глаза ее блеснули явно не от смеха, а голос жалко дрогнул.
Мужчина молча покачал головой. Как жаль, что родители не выбрали для него путь военного!.. Наверное, он бы тоже был сейчас капитаном. И исполнил бы ее мечту. О, он бы все отдал, если бы мог стать тем человеком, о котором мечтала эта девочка! Впрочем…
- Я не офицер, это правда, - медленно, словно двигаясь над пропастью по тонкому канату, начал Клод. – Я давно не мальчик и, наверное, не особенно красив. Но я был бы счастлив…
- О, пожалуйста, не продолжайте! – воскликнула девушка, одним прикосновением ладошки к губам заставляя его задохнуться и немедленно смолкнуть. – Я не забыла, что вы хотели увезти меня куда-то очень далеко. Но, во-первых, с вами я уж наверняка везде буду как в тюрьме, а, во-вторых, вы-то точно никогда не возьмете в жены уличную плясунью хотя бы потому, что вам, как священнику, жены не положено вовсе.
- Дитя!.. – мягко отстранив маленькую ладошку, предварительно наградив ее страстным поцелуем, архидьякон все же продолжил. – Но ведь ты помнишь явно не все. Я предлагал тебе бежать в другую страну и обвенчаться там, где никто не знает, что я священник, а ты приговорена к смерти. Я перестал бы быть слугой Господа и начал жить мирской жизнью. С тобой.
- И вы по-прежнему этого хотите? После того, как я… Кажется, христианские мужчины берут в жены только нетронутых, чистых невест.
- Боюсь, это не всегда так. Всякие бывают… ситуации. Но речь не о том. Да, я по-прежнему хочу и вновь готов предложить тебе это. Забрать с собой твою матушку и покинуть Францию.
- И вы готовы навсегда распрощаться с братом? Со своей должностью? Вы хотя бы имеете представление, что такое кочевая жизнь?.. Каково это, когда тебе некуда вернуться, нет своего угла, дома, нет крыши над головой?
- У нас будет все это, обещаю. Не сразу, но… со временем. Если бы ты только дала согласие, мы бы уже весной смогли отправиться во Флоренцию, - в прошедшие месяцы Фролло все же имел слабость в редкие минуты вновь поддаться искушению и помечтать о том, как у них могло бы сложиться, и поэтому сейчас слово Флоренция вылетело у него помимо воли, как нечто само собой разумеющееся и давно решенное.
- Флоренцию?.. Почему во Флоренцию? – плясунья так удивилась, что даже позабыла возмутиться самому предложению – она никогда не думала бежать так далеко, в Италию.
- Эта независимая республика – самое либеральное государство. Там легко будет прижиться двум… трем чужакам. Во Флорентийской республике родились и творили Алигьери, Петрарка, Боккаччо… Но тебе это, наверное, ни о чем не говорит; да это и не так важно. Просто поверь, что их столица – кладезь научного и культурного наследия. Здесь работал сам Филиппо Брунеллески, сконструировавший и возведший купол над собором Санта-Мария-дель-Фьоре – невиданное по масштабам и грандиозности сооружение, как говорят; его строительство заняло более ста лет. Мы могли бы взглянуть на него однажды своими глазами, представляешь?.. Невероятная победа человеческого разума над самой природой! Наверное, он так же величествен, как Собор Парижской Богоматери… Флорентийская республика очень богата, я слышал. Почти весь шелк, что поставляют во Францию, везут именно оттуда; за исключением лионского, конечно, но он лишь капля в море. Хотя официально правят там Советы, выборные государственные органы, фактически власть уже не первое десятилетие принадлежит династии некоронованных королей этой страны, дому Медичи. Они владельцы крупнейшего европейского банка, но, поговаривают, деньги не изменили взглядов этого семейства, как это часто бывает, и они по-прежнему поддерживают искусство, науки, занимаются меценатством… Я бы не поверил, что ростовщики способны с таким уважением относиться к богатствам нематериальным, однако процветание государства говорит само за себя. И вот я подумал, что мы могли бы там неплохо прижиться. Необязательно в самой Флоренции – можно осесть в Пизе или где-то еще. Я, правда, довольно скверно знаю итальянский, но, слава Богу, владею латынью, а этого наверняка хватит на первое время, чтобы получить должность в какой-нибудь школе или университете. А ты… ты могла бы снова выступать. Если тебе так не хватает этого. Разумеется, только в моем присутствии!.. Не позволю, чтобы на мою жену пялился неведомо кто или, тем более, тянул свои грязные руки!