- Если захочешь, я мог бы научить тебя, - архидьякон погладил мягкое бедро и скользнул под ножку, заставив девушку сладко вздрогнуть. – И латыни, и греческому, и чему пожелаешь. Не обрывкам знаний, а как положено. Думаю, мало таких областей, где я бы совсем не разбирался.
- Боюсь представить, какой монетой мне пришлось бы расплачиваться за эти уроки, - томно ответила девушка, чувствуя, как сладкий жар собирается между ног.
- Я не беру платы со своих учеников, - в тон ей выдохнул Фролло, почти касаясь ушка. – Но, если бы ты пожелала принять мою любовь, одарил бы не только знаниями, но и самыми нежными ласками…
- Хорошая попытка, преподобный, но нет. Попробуйте еще раз.
- Не надо, - рука священника взметнулась вверх и, обхватив открытую шейку, нежно и медленно огладила ее, - со мной играть.
Играть. О, да, это была прекрасная, восхитительная, манящая игра, заставляющая вздрагивать и трепетать. Она пробуждала чувства, волновала, пугала – и потому была безумно привлекательна. Эсмеральда отчетливо понимала, что пальцы этого человека, балансировавшегося на грани отчаянного безумия и острой, болезненной любви, в любую секунду могут сомкнуться на ее шее при всяком неосторожном шаге, но именно это и делало игру столь захватывающей. Ей было почти стыдно осознавать, насколько заводят и манят его вспышки: точно начинающий серфер, она вскарабкивалась на волну чужого гнева, не зная в точности, сможет ли скатиться по ней или, побежденная стихией, низвергнется в пучину.
- Говори, чего ты хочешь, маленькая ведьма, - продолжал мужчина. – Золото? Камни? Луну с неба? Говори, и я достану это.
- Ну что ж, раз вы сами предлагаете… - плясунья замерла на секунду. – Хочу снова танцевать на Соборной площади, хочу не бояться высунуть нос из Двора Чудес, хочу свободно гулять по улицам Парижа с моей козочкой. Я хочу помилование.
Комментарий к XX//////
¹ Ἐν οἴνῳ ἀλήθεια (Ен ойно алетеиа). – В вине [скрыта] правда.
² In vino veritas, in aqua sanitas. – Истина – в вине, здоровье – в воде.
========== XX/////// ==========
- Но это невозможно! – воскликнул архидьякон, лихорадочно соображая, что получится сделать в ее ситуации и не находя иного варианта, кроме как обратиться прямо к Людовику; но тот никогда, никогда не согласится подписать прошение о помиловании! Он только напрасно напомнит о маленькой цыганке и возбудит, быть может, новые подозрения против себя.
- Что ж, в таком случае вам, как и мне, не на что надеяться. Если вы не в силах исправить свою собственную ошибку… - девушка смежила веки и подложила ладошки под щеку, будто намереваясь уснуть, хотя внутри все клокотало.
Клод надолго замолчал, задумчиво лаская женскую грудь, вперив невидящий взор в стену. Наконец, с усилием произнес:
- Я пока не представляю, как взяться за это дело, но если… Если я все же добьюсь твоего помилования? Могу я рассчитывать, что ты станешь тогда моей и только моей? Навсегда?
Он с такой отчаянной силой стиснул изящное тельце, что Эсмеральда с трудом втянула воздух.
- Навсегда – слишком высокая цена за искупление вашей собственной вины, - она почти физически ощутила, что он готов взорваться и придушить ее; или снова любить. Или все вместе. – Но, думаю, я смогу быть достаточно щедрой, чтобы вы не остались в обиде.
Фролло выдохнул, пытаясь унять бешеный стук сердца. Она дала ему не надежду даже, а только лишь смутный ее призрак, морок, который маячит где-то далеко впереди, но на самом деле его нет вовсе. Он даже не мог пока определиться, лучше это или хуже, чем совсем ничего. Не менее мучительно, во всяком случае. Даже если у него получится – бред, как здесь может что-то получиться! – на это уйдут недели, месяцы!.. За это время он с ума сойдет!
Да и как вообще подступиться с этим вопросом к Людовику?.. Король годами держит невинных в своих подземельях в Плесси-ле-Тур, несчастных, осужденных за неведомые преступления. Виселица на Гревской площади едва ли хоть раз за последние годы пустовала дольше десяти дней кряду. А уж просить помилования для сознавшейся в ереси ведьмы – за это самому можно лишиться головы. Впрочем, теперь ведь вскрылись новые обстоятельства… Девчонка не цыганка, не еретичка – она католичка, и, если публично покается в грехах, возможно, ей простят невольное заблуждение?.. Рассказать всю ее историю: про похищение, про жизнь с цыганами; она, в конце концов, невиновна в том, что в годовалом возрасте была украдена, и некому было воспитать ее в христианской вере. Он привел бы в свидетели сестру Гудулу, взял бы на себя ответственность покровительствовать Эсмеральде, стать ее духовным отцом… Капитан, в конце концов, жив, а после покаяния дело может ограничиться штрафом, ведь так?.. Хотя останется обвинение в покушении на жизнь. О, Шатопер теперь, верно, захочет явиться на заседание, если будет назначен пересмотр дела, и не пожалеет подробностей о «нападении» на него цыганской колдуньи!.. А священник, как назло, ныне даже не входит в число членов духовной коллегии, и бессилен сделать хоть что-то! Нет, через суд дело точно не решить. Только через короля, только просить помилования.
Впрочем, умолять старого лиса – все равно, что пытаться размягчить и перелепить обожженную глину. Сколько не поливай ее, материал уже так зачерствел, что скорее раскрошится в пыль, нежели смягчится. Нет, здесь нужно что-то другое. Какая-то услуга, ценная настолько, что будет стоить помилования. Что же может стоить жизни? Впрочем, это как раз легко: только другая жизнь. Король очень плох и ужасно напуган; скупой старик платит шарлатанам-астрологам, окружил себя толпой лжемедиков, жертвует огромные суммы в пользу святой матери-церкви. Он болен и боится смерти; верно, грехов на нем столько, что хватит на дюжину матерых разбойников… Если бы найти средство продлить жизнь, благодарность монарха была бы безгранична. Но это невозможно, нет. Клод осматривал как-то короля по его настоятельной просьбе и абсолютно уверен теперь, что тот не протянет дольше года. Разве что Божье чудо… Господи, ну конечно!.. Чудо!
Архидьякон вдруг вспомнил о странствующем монахе, просившем однажды приюта в монастыре Нотр-Дама и поведавшем о некоем Франциске из Неаполя. Брат Джироламо рассказал любознательному двадцативосьмилетнему Фролло о своем путешествии по Европе, но особенно священника впечатлил рассказ о посещении странствующим проповедником Милаццо. По его словам выходило, что на Сицилии не столь давно некие, как они сами себя называли, отшельники святого Франциска Ассизского, основали новый уединенный монастырь. Главой нищенствующего ордена являлся подвижник Франциск из Паолы, которого его последователи считали чуть ли не святым. Брат Джироламо был склонен согласиться с ними: ему так и не посчастливилось встретиться с основателем ордена лично, однако братья охотно поведали, что сей благочестивый муж еще отроком покинул родительский кров и шесть лет прожил отшельником в уединении и молитвах. Шутка ли, четырнадцати лет от роду отречься от земной жизни и посвятить себя Господу!.. По его молитвам исцелялись безнадежные больные, простая вода в его руках оборачивалась целебным зельем – так рассказывал про него брат Джироламо, храни его Пресвятая Дева! Что если посоветовать Людовику пригласить этого Франциска из Паолы во Францию?.. Если он и вправду святой, то сможет исцелить недуг стареющего монарха, и тогда щедрая награда ждет не только этого достойного мужа, но и того, кто подал королю блестящую идею. Да, может сработать! Во всяком случае, стоит попытаться. Хотя, черт бы все побрал, на это, опять же, уйдут месяцы!..
- Эсмеральда, - тихо позвал мужчина, только теперь почувствовав, что согнутая в локте рука ужасно затекла.
Девушка неохотно пошевелилась, но очей не разомкнула.