- Дитя, ты спишь?..
За окном уже начали сгущаться сумерки. Проклятье, должно быть, уже пятый час!.. Ему вот-вот придется покинуть свою гостью. И неизвестно, встретятся ли они снова… Архидьякон прикрыл глаза и печально выдохнул. А потом с нежной силой стиснул в медвежьих объятиях лежащую рядом женщину с черными волосами, глазами-колодцами и чарующим голосом сирены.
- Вы меня сейчас задушите, - окончательно пробудившаяся плясунья попыталась развернуться к нему лицом, но Клод не позволил.
Обнимая ее одной рукой, второй он с жаром начал ласкать юную грудь; губы уткнулись в смуглое плечо.
- Преподобный, вам еще не пора на встречу с моей матушкой?.. – красавица предприняла очередную тщетную попытку вырваться.
- Скоро будет пора. Но мы еще успеем… - он недоговорил и проворно просунул ладонь между бедер.
- Кажется, христианская вера учит умеренности, - слабо запротестовала Эсмеральда, невольно выгнувшись.
- Поверь мне, дитя, я умерен во всем, что не касается тебя, - хрипло пробормотал мужчина, чувствуя, как в нем вновь пробуждается огонь желания. – Расслабься… Я не причиню тебе боли.
Плясунья вздохнула и прекратила свои жалкие и, честно сказать, не особенно усердные попытки вырваться из мертвой хватки. От горячих ласк монаха страсть неумолимо начала подчинять и ее; первый стон сорвался с приоткрывшихся губок. А священник, тем временем, не ослаблял хватки и распалялся от ее тихих вздохов, извивающегося тельца и сбившегося дыхания ничуть не меньше, чем если бы ласкали его самого.
Он не старался сейчас усмирить свое желание, как делал это прежде – напротив, организм, кажется, действительно устал и нуждался в дополнительной стимуляции. Время поджимало, поэтому Фролло оставил долгие прелюдии и приятные нежности на отдаленное светлое будущее, на которое все же очень хотел надеяться. Прижав к своей груди маленькую чаровницу, он раздвинул коленом стройные ножки и беспрепятственно пробрался в ее святая святых. Девушка слышала только подхриповатое, частое дыхание прямо у себя над ухом, да ощущала, как приятный жар скапливается от круговых движений его длинных пальцев, ласкавших оросившийся соком, разбухший бутон. Мужская плоть, которую еще пять минут назад она не чувствовала, теперь вздыбилась и твердо уперлась в ягодицу.
- Любовь моя, - простонал Клод, и Эсмеральда чуть обернулась на этот протяжный зов, приподнявшись на локте. – Нет, не двигайся!.. Прошу тебя. Я хочу… хочу так…
С этими словами он легко притянул ее таз еще ближе и, задрав гибкую ножку к потолку, вошел в приоткрывшийся сад. Застонав, начал быстро двигаться, глубоко проникая в нежное женское лоно и едва не рыча от первобытного удовольствия. Плясунья же, напротив, чувствовала, что ей явно чего-то недостает. Наслаждение не ослабевало, но и не нарастало: она точно качалась на его упругих волнах, но не было той, что повергает в пучину греховного блаженства. Ах, лучше бы он продолжил свои ласки… Девушка выгнулась, чуть подавая таз навстречу и раскрываясь для мужского вторжения. Будто исполняя немыслимое адажио классического па-де-де, она грациозно еще чуть приподняла и согнула в колене придерживаемую ножку, непринужденно заведя ее за спину партнера. Архидьякон поудобнее перехватил маленькую танцовщицу под бедро, помогая ей легко удерживать позицию.
- Боже, какая ты гибкая!.. – Эсмеральда невольно удовлетворенно улыбнулась в ответ на прерывистый мужской шепот, однако усилившиеся толчки быстро вытеснили прочь все мысли, оставив лишь стремление вновь испробовать сладость греховного наслаждения.
Опьяненный близостью Фролло жадно пожирал взглядом распростертую перед ним фигурку: изящно изогнутую ножку, осиную талию, округлое плечико, откинутую чуть назад, к нему, головку с растрепавшимися черными прядями… С каждой секундой он, кажется, еще глубже утопал в своей пагубной любви, но уже и не помышлял о том, чтобы вынырнуть из липкой паутины порока: это было невозможно и прежде, а уж теперь и подавно. Священник как никогда отчетливо понимал, что эта женщина должна принадлежать ему, и только ему. Только он вправе ласкать эти спелые груди, его губы должны касаться мраморной шейки, только его руки могут расточать ей ласки. Лишь в его объятиях должна изгибать она свое будто вылепленное из податливой глины тело, его прикосновениям суждено порождать эти томные вздохи, и только он один имеет право овладевать этой сотканной из огня языческой богиней, сжимая в объятиях ее прекрасное тело.
- Ты моя, - хриплый баритон разорвал сумрак комнаты, наполненный лишь звуками любовной схватки. – Моя, слышишь?!
Не выходя из нее, мужчина навалился на партнершу, прижимая животом к кровати и почти лишая возможности двигаться.
- Обними меня своими волшебными ножками, маленькая колдунья, - тихо выдыхает почти потерявший от похоти рассудок архидьякон и с упоением чувствует, как раздвигаются пышные бедра, а в следующий миг, согнув колени, плясунья скрещивает щиколотки, как бы окольцовывая его ноги своими. – Господи… Господи…
Вскоре он видит, как, судорожно сжавшись, маленькие пальчики начинают то стискивать простыню, то чуть оцарапывать ее острыми ноготками, и это зрелище вливает в жилы не меньше раскаленной лавы, чем ее прорывающиеся временами стоны. Клод больше не в силах сдерживаться: обвив одной рукой тонкую талию и опершись на другую, чуть приподнявшись, он врезается с ожесточением обреченного, притягивая Эсмеральду себе навстречу так близко, насколько это возможно. Почти вколачивает ее в неделикатно скрипящую кровать, забыв обо всем на свете и думая только о том, что еще чуть-чуть, и его накроет волной нестерпимого блаженства.
Девушка чуть слышно вскрикивает и сжимает его ногами.
- Тебе хорошо? – спросить времени еще хватило, но ответ, если он и последовал, уже не волнует: нахлынувшее удовольствие столь интенсивно, что на секунду-другую все пять органов чувств отказывают разом; зажмурившись, священник с громким стоном валится на плясунью.
- Вам пора, - он еще не успел отдышаться, а жестокая красавица уже беспокойно заерзала, пытаясь скинуть его.
- Да, - Фролло с трудом заставил себя разлепить пересохшие от жажды губы: пить хотелось неимоверно, но пошевелиться он сейчас был не в состоянии. – Скажи… ты, правда, уйдешь сегодня?.. После всего, что между нами было?
- А что между нами было? – спросила скорее не недовольно, а устало, как будто в сотый раз объясняя что-то надоедливому чужому ребенку. – Только очередная навязанная вами бесчестная сделка, и больше ничего.
- Но разве ты… разве тебе… - мужчина судорожно искал нужные слова, с отчаянием понимая, что не находит таких, которые донесли бы нечто невыразимое, но очень важное, связавшее их, как ему казалось, навек. – Тебе было плохо со мной? Я причинил боль?
- А как вы сами думаете? Мне пришлось отдаться человеку, которого единственного, наверное, в своей жизни я по-настоящему ненавидела. Хорошо, что это чувство больше не имеет значения… Знаете, если бы вы все-таки успели исполнить свою угрозу тогда, летом, я бы утопилась. Или зарезала вас во сне. Не знаю в точности, кому бы из нас пришлось распрощаться с жизнью… Но, как видно, ваши молитвы все же были услышаны. Пусть и чрезмерной для меня ценой, но все же нас разрешили от этих уз…
- И для меня – чрезмерной, - с болью произнес Клод, стискивая ее плечико и невольно ежась при этих словах. – Но почему ты не можешь остаться, если не ненавидишь меня больше?..
- Потому что это вовсе не значит, что я испытываю к вам хоть сколько-нибудь нежные чувства – только то, что проткнуть вас кинжалом мне больше не хочется. И не потому, что вы мне симпатичны, а потому, что мне теперь все равно. Все, чего я хочу сейчас, – обнять свою мать.
- А после? Куда вы пойдете? Без денег, без малейшей возможности заработать себе на пропитание?
- Для начала – во Двор Чудес. Не думаю, что Пьер будет возражать, если матушка поживет немного с нами. А потом… Не знаю, если испросить помилование для меня, как вы утверждаете, невозможно, нам, наверное, будет лучше незаметно покинуть Париж, как только станет чуть теплее.
- Покинуть?.. Я… я тут подумал… Возможно, есть одна лазейка, но для этого потребуется время, месяцы!