Яйцерина слушала бы меня, раскрыв рот, если бы у неё был рот. А когда я замолчал, нерешительно начала:
— Скажите, Костя… А кто-то из ваших двух прекрасных яичек — ваше яйцо?
Мне понадобилось секунд десять, чтобы отдуплить, в чём меня обвиняют. Дошло.
— А. Ты про Диану и Фиону? Не, они мне не яйца. Мы просто яйца, понимаешь?
— Да! — с облегчением рассмеялась Яйцерина. — Я так и думала, что у вас ничего серьёзного.
Охренеть! Вот как у них тут понимание работает? От интонации, что ли? Или с элементами телепатии? Дурдом полнейший.
— Костя, — понизила голос Яйцерина, — скажите, а вы не хотели бы… Словом, сегодня вечером, если, конечно, вам не противно моё…
— Яйцерина! — прервал её резкий и неприятный голос.
Яйцерина вздрогнула и повернулась. Я тоже посмотрел в ту сторону и увидел яйцо, грозно глядящее на нас. Яйцо было чуть повыше и пошире, чем Яйцерина.
— Смит Гладкое Яйцо! — воскликнула она. — Дорогой!
И побежала к нему. «Побежала» выглядело не так резво, как говорилось. Яйцерина двигалась медленно, перекатываясь с боку на бок. Я потратил первые три дня, чтобы научиться не ржать от этого зрелища, и сейчас держался молодцом.
— Что это ты трёшься с этим уродливым яйцом? — недовольно спросил Смит Гладкое Яйцо, когда Яйцерина с ним поравнялась.
— Перестань! Он — гость моего дома, я просто беседовала с ним, исполняя долг гостеприимного яйца!
— Так он сейчас не у тебя дома!
— Ну Сми-и-ит, ну Гладкое Яйцо! — Яйцерина потёрлась о скорлупу Смита. — Ты что, ревнуешь?
— Вот ещё! А чего ты розовая такая?
— Обрадовалась, увидев тебя.
— Хм… Ну, пошли, прогуляемся.
Они покатились рядом. Я вытер слёзы и склонился над своей уродской конструкцией.
Как, интересно, у них имена получаются? Одни, вон, как индейцы, в два-три слова. Другие — Яйце-кто-то. От чего-то же это зависит, надо полагать, или Творец просто от балды всякой фигни написал. Вот уж кто-кто, а этот явно очухался не за неделю до дедлайна, а за два часа, причём, с такого бодуна, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
— Омерзительное зрелище! — послышался голос.
Да мать твою! Вам что тут — проходной двор, что ли? Поработать не дают!
Со стороны леса приблизилось яйцо ростом с меня. Оно стояло и глядело вслед Яйцерине с её кавалером.
— Кто ж смотреть заставляет? — буркнул я. — Там, на другом конце деревни, говорят, всякое интересное. А тут — фигня одна, сам бы ушёл, да яичность не позволяет.
Но большое яйцо как будто бы и не слышало меня.
— Эти отпрыски богатых родов совершенно забыли приличия. Молодые яйца, не имеющие ни грамма собственного ума, один только гонор. Кто дал ему право относиться к прекрасной Яйцерине, как к своей собственности? Каждый день выгуливает её в одно и то же время, когда на улице много яиц, чтобы похвастаться. А всё остальное время, пока он пьянствует с дружками, она должна сидеть дома и дожидаться его!
— Пьянствует? — насторожился я.
— Ну конечно! Когда-то пьянство было привилегией сильных мужчин-яиц. А теперь? Теперь достаточно просто родиться мужчиной, и можно позволять себе всё, что угодно! Мой тебе совет, яйцо: не теряй её. Лучше яйца ты не найдёшь, а она, если останется с этим тухлым гоголем-моголем, пропадёт.
Как-то вдруг рядом образовалась Фиона.
— Костя, может, помочь чего? — спросила она, преданно заглядывая в глаза.
— Во-первых, пожрать принесёшь, — сказал я, почувствовав силу мужчины-яйца.
— Принесу! — Фиона ударила кулаком в грудь. — Пир устрою!
— А во-вторых, на! — Я нахлобучил на неё свою конструкцию. — Пошли испытания проводить.
Фиона с визгом разогналась, взбежала на холм и прыгнула. Крылья, изготовленные из одеяла, поймали ветер.
— Парррррит! — воскликнул ворон, сидящий у Дианы на плече.
Да, каких-то две-три секунды Фиона парила. Потом зачем-то впала в панику, замяукала, попыталась махать крыльями, которые задумывались, как неподвижные. Затрещали рвущиеся нитки, каркас оторвался, и траектория безвозвратно нарушилась.
— Очень красиво, — похвалила Диана, когда Фиона на ходу впилилась в подножие холма, на котором мы стояли.
— Вы что там делаете? — выскочила наружу Яйцерина. — У меня тарелочка упала и разбилась!