Четыре благородные истины, как он сам объяснил в своей знаменитой Бенаресской проповеди, описываются таким образом.
"Вот, о братья, благородная истина о страдании. Рождение есть страдание, старость есть страдание, болезнь есть страдание, смерть есть страдание, соединение с нелюбимым есть страдание, разлука с любимым есть страдание, недостижимость желаемого есть страдание; короче, пятикратное влечение (к земному) есть страдание.
Вот, о братья, благородная истина об источнике страдания: это жажда (бытия), которая ведет от рождения к рождению вместе со страстью и желанием, которые находят удовлетворение здесь и там, жажда наслаждений, жажда бытия, жажда власти.
Вот, о братья, благородная истина об прекращении страдания: прекращение страдания есть искоренение этой жажды, победа над страстями и желаниями, исцеление от них, освобождение от них, недопущение их.
Вот, о братья, благородная истина о пути, который ведет к избавлению страдания. Это благородный восьмеричный путь: истинная вера, подлинная решимость, правдивая речь, справедливое действие, праведная жизнь, подлинное усилие, правильное мышление, подлинное сосредоточение. Такова, о монахи, благородная истина о пути, ведущем к избавлению от страдания.
О, братья, никто не поведал мне той благородной истины о страдании, но я сам постиг ее, когда отверзлись очи мои, окрепло во мне знание и понимание, возникла мудрость, блеснул мне свет!
И вот, о братья, дабы постиг я благородную истину о скорби, истину никем не возвещенную мне, отверзлись мои очи, окрепло во мне знание и понимание, открылась мудрость, блеснул мне свет." (Oldenberg, В, 128-129).
То же говорится и о других истинах.
Вот как Будда придал совершенно субъективный оборот проблемам, наиболее довлеющим над его веком; он возвысил конкретные материальные страдания своих собратьев до всеобъемлющего принципа вечного страдания, своего рода идеального или метафизического страдания.
"Странствование (сансара - земное существование) людей имеет свое начало в вечности. Нельзя обнаружить исхода, откуда создания, запутавшиеся в невежестве, скованные жаждой бытия, начинают блуждать и странствовать. Как вы думаете, ученики, чего больше: воды ли в четырех великих океанах или слез, пролитых вами, пока вы блуждали и странствовали, совершая свой длинный путь, и печалились и плакали, потому что на вашу долю выпало то, что вы ненавидите, а то, что вы любили, не было вашей долей? Смерть матери, смерть отца, смерть сестры, смерть сына, смерть дочери, потеря родственников, потеря имущества - все это вы испытали за свою долгую жизнь, и, испытывая это за свою долгую жизнь, больше слез вылилось из ваших (глаз) и пролито вами, чем воды в четырех великих океанах, пока вы блуждали и странствовали, совершая свой длинный путь, и печалились и плакали потому, что на вашу долю выпало то, что вы ненавидели, а то, что вы любили, не было вашей долей" (Oldenberg, В, 216-217).
Перед таким бесконечно огромным и фантастическим страданием фактические страдания, явившиеся результатом новых социальных условий, бледнели. Причину этого универсального метафизического страдания не надо было искать в материальной мире. Ибо эта причина также должна была быть в равной степени метафизической; и Будда нашел ее в самой жажде существования - желание быть рожденным, жажда бытия. Но он не мог здесь остановиться. Для того чтобы создать подлинную религию, идеальный протест против действительных условий, Будда в своей миссии освобождения от страданий должен был пойти дальше. Он провозгласил, что страдания могут быть преодолены и что для этого имеется определенный путь. Но каким мог быть этот путь, если страдание являлось предпосылкой самого существования? И вот здесь объективная реальность и оставила свой косвенный след на учениях великого проповедника. Он не имеет в виду самоуничтожение. Не предлагает какого-либо аскетического самоумерщвления, которое он всегда рассматривал как "мучительное, недостойное и бесцельное" (SBE, XI, 147). Вместо этого он предлагал возрождение, хотя бы в идеале, простой морали древнего общества. Он говорил об истинной вере, подлинной решимости, правдивой речи, справедливых деяниях, праведной жизни, подлинных устремлениях, правильном мышлении, подлинном сосредоточении - то есть о ценностях, которые, как мы легко можем судить по джатакам, жестоко попирались в современном ему обществе. И Будда, по всей вероятности, знал, как бесполезно говорить об осуществлении всего этого в мире, в котором он жил. Поэтому он призывал людей принять посвящение паббаджа и упасампада, то есть "выйти" за пределы реального общества и "войти" в жизнь сангхи. Внутри сангх положение было иным. Построенные по образцу доклассового общества, они одни обеспечивали возможность проявления инстинктивной морали племенной жизни. Сангхи, как бесклассовые общества в недрах классового общества, были идеальной заменой исчезнувшей реальности. Это объясняет, почему понятие сангхи так хорошо соответствовало общей метафизике страдания: в целом сангхи создавали полноту иллюзии.
Будда вдается в некоторые детали по поводу своей второй благородной истины, а именно причины страдания. Нетрудно видеть, почему он чувствовал необходимость в этом. Вопрос о причине страдания оставался ахиллесовой пятой всей его метафизики страдания. Основы такой важной надстройки были бы сокрушены, если бы он не смог показать, что истинную причину реальных страданий следует искать где-то вне конкретного материального мира. Иначе люди обратились бы к насилию. Таким образом, для Будды, насколько это возможно, необходимо было укрепить свою вторую благородную истину. Это привело его к формулированию другой основы его теоретических учений, доктрины пратитья самутпады. В "Махавагге" эта доктрина была сформулирована следующим образом.
"Тогда Благословенный в течение первого ночного бдения сосредоточил свой ум на цепи причинности в прямом и обратном порядке: "Из незнания (авидьи) возникают санскары (следствие), из санскар возникает сознание, из сознания возникают имя и форма, из имени и формы возникают шесть областей (шесть чувств), из шести областей возникает контакт, из контакта возникает ощущение, из ощущения возникает жажда, из жажды возникает привязанность, из привязанности возникает существование, из существования возникает рождение, из рождения возникают старость и смерть, горе, плач, страдание, подавленность, отчаяние. Таково происхождение всей этой массы страдания. Далее, посредством уничтожения незнания, которое состоит в полном отсутствии страсти, разрушаются санскары, посредством уничтожения санскар разрушается сознание, при разрушении сознания уничтожаются имя и форма, уничтожением имени и формы уничтожаются шесть областей (чувств), при уничтожении шести областей (чувств) разрушается контакт, посредством разрушения контакта уничтожается ощущение, при уничтожении ощущения уничтожается жажда, а посредством уничтожения жажды разрушается привязанность, посредством разрушения привязанности разрушается существование, через разрушение существования уничтожается рождение, через уничтожение рождения исчезают старость, смерть, печаль, горе, страдание, подавленность и отчаяние. Таково прекращение всей этой массы страдания" (SPE, XIII, 75-78).
Таким образом, при всем своем явном отвращении к метафизическим размышлениям Будда заложил основу грандиозной системы спекулятивной метафизики. И подобно всем системам метафизики, она тоже создала некий ореол, в блеске которого все детали ощущаемого опыта потеряли свою реальность и значение. Конечная причина всех человеческих страданий была связана с авидьей, или незнанием, то есть страдания становятся призраком воображения. Проблема была решена просто вынесением ее за пределы реальности.