Но здесь же основание противоречия поэзии Заболоцкого 20–30–х годов. Что ж, природа спасает, но в спасении, на которое рассчитывает поэтическая утопия автора, есть червоточина. Из стихотворения 1929 г. «Прогулка»:
Вся природа улыбнулась,
Как высокая тюрьма.
Тогда же (стихотворение «Змеи»):
И природа, вмиг наскучив,
Как тюрьма, стоит над ним.
В том же году написаны стихи «Искушение» с ужасной картиной трупного распада:
Вот она, природа, на которую надеялся поэт, которой хотел вернуть разум, — напрасно, там ему делать нечего, если он и у людей некстати. Поэтическое сознание Заболоцкого начинает догадываться: торжество земледелия — похоронно, «была дева — стали щи».
В 1929 г. (когда написаны и все предыдущие стихи, в которых природа предстает в самом неблагом обличье: видно, год каких‑то тяжелых состояний, смятений в уме), — в небольшой вещи «Меркнут знаки зодиака» попадаются слова:
Печальное обращение, невозвратная, похоже, потеря веры в разум, прежде казавшийся началом и концом вещей, единственным безотказным залогом спасения. Возможно, в эту‑то пору, конец 20–х — начало 30–х годов, поэт осознает: природа не только не спасает — в ней таятся погибель, вечно стерегущая человека смерть. Какие социальные преобразования, колхозы, планы, мечты? Что могут они перед неизменным ликом смерти? Вот в каком смысле «торжествует» земледелие: это смерть забирает всех себе под землю — настоящее и безостановочное «земледелие».
В стихотворении «Лодейников» (1932, 1947) изображена страшная, безысходная картина, опровергающая прежнюю натурфилософскую благодать:
Обернулась адом, потому что раньше, в счастливое время надежд, поэт полагал ее средоточием благодати едва ли не райской. Теперь, прозрев (образ слепого, слепоты, незрячих очей существен в поэтике Заболоцкого, и зрение, зрительные приборы: очки, микроскоп, телескоп; зрительные искусства: живопись, кино, театр — заметны в жизни его лирического героя), он увидел, какова она. Это заставляет отказаться от былых утопических упований, от торжества земледелия, которое оказалось «природы вековечная давильня» (с. 161). Правда, здесь же Заболоцкий напишет:
Но он сам же заподозрил это единство: «Так вот она, гармония!..» «Согласный хор» — синоним косных элементов, непреображенных материальных стихий, среди которых человек — невзрачный атом, безвидная деталь бесконечной природной механики.
Заболоцкий почувствовал: душа растительного мира бессмертна, он вечен, что бы в нем ни происходило. Совсем, совсем не то человек: его душа, помыслы, он сам — все это смертно, и в этом громадное различие двух миров, которые поэт опрометчиво рассматривал единым. Несходство мира и человека разрушает любую утопию, помышляющую о благодатной жизни (о другой никакая утопия и не думает). Нет, догадывается поэтическое сознание, утопия невозможна, потому что бессмертен физический мир и смертен человеческий, и не разрешив этого противоречия, нельзя сулить — сейчас ли, в грядущем — социальной благодати.
В «Торжестве земледелия» Заболоцкий отказывается от натурфилософской утопии. «Лодейников», написанный позже, — результат этого отказа, продукт другого взгляда на человека и мир, не связанного с текущими историческими переживаниями, хотя они вполне могли содействовать его формулированию, даже если сам поэт их не осознавал.