— Продолжим? — переспросил он. — Разве мы еще не все слова сказали друг другу? А, — он снова махнул рукой, — продолжим, раз тебе так хочется. А потом я отвезу тебя на место преступления к телу, которое стило теперь не просто телом, а уликой, составом преступления.
— Ну хорошо, — обеспокоенно сказал Круз, — а где находится это мертвое тело?
Мейсон вдруг покачал головой.
— Прошу тебя, Круз, не спеши, я так давно не получал удовольствия, не лишай меня этой редкой возможности, дай мне насладиться.
Круз прошелся по комнате.
— Ты можешь наслаждаться сколько хочешь, Мейсон, но не забывай — ты только что признался в убийстве Марка Маккормика, и я начинаю уставать от того, что ты относишься к этому, как к шутке.
Не сводя глаз с инспектора, Мейсон поднялся и тоже прошелся по комнате.
— Извини, Круз, если тебе это не понравилось, — сказал он. — Это отнюдь не шутка, все совершенно серьезно, чертовски серьезно. Найди машину, и я отвезу тебя к телу.
После бесплодного разговора с Иден Кэпвелл в ресторане «Ориент Экспресс», окружной прокурор Кейт Тиммонс отправился домой. Было уже далеко за полночь, когда он остановил машину перед своим домом. Он не успел зажечь свет, как в дверь позвонили.
Кто бы это мог быть? — пробормотал Тиммонс, направляясь к двери.
На пороге стояла Сантана Кастильо. По ее нервному лицу Тиммонс понял, что сейчас предстоит очередная разборка. Появление Сантаны в его доме в такое позднее время не предвещало ничего хорошего. Она взволнованно теребила сумочку, кусая губы. Увидев ее, Тиммонс удивленно произнес:
— Сантана? В такое время?
Он демонстративным жестом повернул к себе руку и посмотрел на наручные часы. Но ее это ничуть не смутило. Увидев перед собой окружного прокурора, она возбужденно воскликнула:
— Как ты смеешь обращаться со мной так? Зачем ты ставишь меня в такое неловкое положение?
Тиммонс едва только открыл рот, чтобы произнести нечто похожее на оправдание, как Сантана шагнула через порог и, размахивая сумочкой в руке, продолжила ночной сеанс выяснения отношений.
— Круз не должен был знать, что я здесь была. Зачем ты пригласил его в дом, зачем ты втянул меня во все это вранье? Ты что, не мог с ним поговорить на улице, если тебе очень хотелось этого? Тебе обязательно нужно было веста его сюда я демонстрировать меня?
Тиммонс озабоченно наморщил лоб.
— Какое вранье, про что ты говоришь? Я ничего не понимаю. Сайта на, уже почти час ночи, ты врываешься сюда и о чае-то мне рассказываешь. Хотя бы объясни, что все это означает?
Сантана прошла в гостиную и, швырнув сумочку на диван — почти как в собственном доме — остановилась перед окружным прокурором, который бежал за ней, словно школьник за трамваем, пытаясь оправдываться.
Она гневно бросила ему в лицо:
— Я имею в виду эту идиотскую историю про твой бумажник, которую ты ему наплел.
Тиммонс недовольно протянул:
— Ах, вот ты о чем. Ну и что?
Она возбудилась еще сильнее. Ее слова летели в лицо Тиммонсу, словно куски брусчатки с мостовой, от которых он едва успевал отворачиваться.
— Дома Круз спросил у меня, что я здесь делала, и я ему ответила.
Тиммонс пожал плечами.
— Вполне законное требование мужа к жене — узнать, что она делала в доме молодого человека ближе к ночи. Не понимаю, почему ты так разоряешься?
Она вскипела еще сильнее.
— Потому что я ответила ему на этот вопрос совершенно другое, в отличие от тебя, а ты, оказывается, наболтал что-то про какой-то бумажник.
До Тиммонса наконец дошло. Среди множества суеты и довольно бестолковых событий прошедшего вечера он совершенно забыл об этом незначительном, с его точки зрения, эпизоде, который случился, как ему казалось, уже неизвестно сколько времени назад.
Однако оказалось, что круги по воде от камня, брошен кого прошлым вечером, идут до сих пор и последствия этого шага ой вынужден ощущать сейчас На лице его появилась виноватая улыбка.
— Прости, прости, — смеясь сказал он. — Я не думал, я не…
Она продолжала гневно сыпать обвинениями.
— Он не знал, он не думал, он вообще ничего не соображал. Ты бы мог понять, в какое дурацкое положение ты меня ставишь, если хотя бы на секунду подумал обо мне. Всего-то, что нужно было — это поставить меня в известность. Ты что, не мог сказать всего этого, пока я находилась в комнате? Зачем ты начал оправдываться не после того, как я ушла? Таким образом, ты пытался произвести более благоприятное впечатление на моего мужа? Пытался выгородить себя, да?
Глупая улыбка все еще не сходила с лица Тиммонса. Он развел руками и неопределенно протянул:
— Ну, я вообще-то думал.
Она подскочила к нему и завизжала прямо в лицо:
— Ты ничего не думал, ты поставил меня в совершенно глупое, дурацкое, идиотское положение! Я тебе этого никогда, никогда этого не прощу! Ты до конца жизни будешь помнить о своей вине передо мной.
Несмотря на крайнюю степень возбуждения, она, очевидно, все-таки поняла смысл только что выпаленных ею слов. Поэтому она умолкла и тяжело дыша смотрела в лицо Кейту. Даже ей сейчас, в ее теперешнем состоянии, агрессивном и взвинченном, стало ясно, что обвинениями, основанными на словах: «до конца жизни», «никогда» и т. д. сейчас разбрасываться не стоит.
Тиммонс умиротворяюще поднял перед собой руки.
— Сантана, успокойся, ты напрасно так кричишь, в этом нет никакого смысла. Ну прости, я ведь тебе уже сказал: я просто не знал…
Ее глаза снова потемнели от злости. Размахивая руками, она снова закричала:
— Как это не знал? Ты же всегда хвастался передо мной, что прекрасно ориентируешься и подобных ситуациях и даже умеешь управлять ими? Так значит ты тоже врал мне? Зачем ты все это делал? Чтобы выглядеть получше в моих глазах? Или таким образом ты тешишь свое мужское самолюбие? При этом ты всегда обвиняешь меня в том, что я такими ситуациями управлять не умею. Что, почему ты молчишь? Тебе нечего сказать? Ты можешь юлить и выкручиваться только перед Крузом? А я уже для тебя ничего не значу, да? Ты заставил меня лгать и поступать, как полная дура и идиотка, а теперь я же вынуждена оправдываться перед тобой? Ты этого добиваешься, этого?
Тиммонс пребывал сейчас в таком смятении, что кроме стандартных извинений он больше ничего предложить не мог.
— Ну прости меня, прости, — бормотал он, не осмеливаясь даже взглянуть в лицо Сантане. Правда, в его глазах не было ни искренности, ни желания пойти ей навстречу.
— Ну, я просто ошибся.
Она посмотрела на него с таким возмущением, будто он только что попросил у нее взаймы тысячу долларов. Глаза ее потемнели от ярости, она продолжала метать словесные молнии:
— Простить тебя? За что мне тебя простить? За то, что ты сделал из меня посмешище? За то, что теперь в глазах собственного мужа я неверная жена и лгунья?
Тиммонс сделал попытку миролюбиво взять ее за руку, однако она вырвалась и с видом оскорбленного и униженного самолюбия отскочила на шаг назад.
— Не трогай меня, — воскликнула Сантана. — Все, что ты делаешь, оборачивается для меня только новыми бедами. Я тебе уже говорила, что я ненавижу лгать я устала от этой лжи. Но каждый раз мне приходится сочинять что-то новое и новое, а ты во всем этом оказываешься в стороне. Ты у нас глубоко порядочный человек, а я выгляжу глубоко порочной женщиной только потому, что ты успеешь оправдаться раньше меня и в мое отсутствие, а потом я вынуждена расхлебывать эту кашу.