иловать волю других люден и потом уже придумали всему этому оправдание. Да, — продолжал Мейсон, — люди видят, что в их жизни что‑то нехорошо и что надо что‑то улучшить. А улучшить любой человек может только то, что в его власти — самого себя. Но для того, чтобы человек смог улучшить самого себя, он должен прежде всего признать, что он — плох и несовершенен, а признаваться себе в этом не всегда хочется. И потому люди начинают обращать свое внимание не на то, что в их власти, не на себя, а на те внешние условия, которые не в их власти и изменение которых так же мало может улучшить положение людей, как взбалтывание какой‑нибудь жидкости и переливание ее из одного сосуда в другой не сможет изменить ее качества. Те, кто служит государству, думают, что насилием можно заставить жить людей доброй жизнью. Однако они первые этим самым насилием показывают пример неправедной жизни. Люди, находясь в грязи, вместо того, чтобы выбраться из нее самим, поучают других людей, как не замараться. Да, заблуждение о возможности устройства среди людей порядка насилием тем особенно вредно, что оно переходит из рода в род. Люди, которые выросли в насильническом устройстве, уже не спрашивают себя, нужно ли, хорошо ли принуждать людей что‑нибудь сделать, а твердо верят, что без насилия нельзя жить вообще. Да, до тех пор, пока люди будут неспособны устоять против соблазна греха, одурения, корысти, честолюбия, тщеславия, которые порабощают одних и развращают других, они всегда сложатся в общество насилующих, обманывающих или насилуемых, обманываемых. Для того, чтобы этого не было, каждому человеку следует сделать нравственное усилие над самим собой. Люди, конечно, сознают это где‑то в глубине души, но им очень хочется как‑нибудь помимо личного усилия достигнуть того, что достигается только этим усилием. Выяснить самостоятельно, собственными душевными усилиями отношение к миру, в котором живешь, и держаться его, установить свое собственное отношение к людям и на основании вечного закона делания ближнему того, что хочешь, чтобы тебе делали, подавлять в себе дурные страсти, которые подчиняют нас воле иных людей, чаще всего — дурных, не быть ничьим господином и ничьим рабом, не притворяться, не лгать, не отступать от высшего закона своей совести — все это требует усилий, вообразить же себе, что установление известных порядков каким‑то таинственным путем приведет всех людей, в том числе и меня, ко всяческой справедливости и добродетели, и для достижения этот, не делая усилий мысли и души, повторять то, что творят другие люди, суетиться, лгать, спорить, притворяться, браниться, драться — все ведь это делается как‑то само собой, для этого не надо прикладывать никаких усилий. Да, так вот и появляются рассуждения об улучшении жизни людей при изменении только внешнего течения этой жизни. По этому учению получается, что люди могут без усилия достигнуть плодов усилия. Такие рассуждения и порождают ужасные бедствия и более того, задерживают нравственное совершенствование человечества. Многие утверждают, что насилие власти охраняет всех людей от насилия и обид дурных людей, что как только насилие власти прекратится, то сразу же злые люди начнут убивать и мучить добрых. И все соглашаются, не понимая явной и бесстыдной лжи этого утверждения. Люди привыкли поклоняться насилию, и они молятся на него — на суд, на прокуратуру, на виселицу. Они воздают ему почести в виде священства, армии, флотов, полиции, судов, исправительных заведений… На предложение закончить это безумие они говорят, что если насилие государства прекратится, то сразу же начнется террор. И повторяется вновь и вновь, что люди погибнут, если исчезнет та же смертная казнь. Однако положение людей становится все хуже и хуже — люди развращаются нравственно, и это самое ужасное… Понять, что насилие и убийство возмущают человека, и такой человек, естественно, по первому же позыву употребит насилие и убийство против насилия и убийства. Такая деятельность, хотя и близка к животным и неразумна, но не имеет в себе ничего бессмысленного и противоречивого. Но нельзя ее оправдать. Как только те, кто служит трубой силе — судьи, прокуроры, полицейские, — как только они хотят оправдать ее разумными основаниями, тотчас же становится необходимым, чтобы не видна была бессмысленность такой попытки, нагромождение хитрых и сложных выдумок. Вздорность всех этих выдумок очевидна хотя бы потому, что то зло, от которого люди думают защищаться при помощи насилия, несравненно меньше того, которое они творят, защищаясь насилием. Кроме того, насилие недействительно. Сила есть то орудие, посредством которого невежество заставляет своих последователей делать те дела, к которым они по своей природе просто не склонны и в тот самый момент, когда орудие это перестает действовать, и прекращаются его последствия. Есть только два способа направить человеческую деятельность. Один — в том, чтобы завладеть склонностью человека, убедить его путем рассуждения, а другой — чтобы заставить человека действовать противно его убеждениям и суждениям. Один способ подтверждается опытом и всегда увенчивается успехом, другой употребляется невежеством, и последствия его почти всегда разочаровывают. Когда ребенок кричит, чтобы ему дали погремушку, он хочет силой получить ее. Когда родители наказывают своих детей, то только для того, чтобы те вели себя хорошо. Когда пьяный муж бьет свою жену, то он хочет исправить ее силой. Когда наказывается преступник, это делается только для того, чтобы улучшить мир вокруг нас силой. Когда один человек судится с другим, то только для того, чтобы утвердить свое право посредством силы. А потому я не хочу служить насилию…