Я прикинул, сколько нашей команде понадобилось на официальные процедуры и переговоры с прокуратурой – выходило недели две. Бедный, бедный мой Ди! Столько времени себя накручивал…
– Я – определённо не нимфоманка, – неуклюже пошутил я и наклонил голову, чтобы его поцеловать.
Ди ответил несмело, будто опасаясь поверить в происходящее, как было у нас в самом начале, и я решил не напирать. Так что целовались мы очень нежно, как пара хорошо воспитанных подростков после просмотра дзеффиреллиевских «Ромео и Джульетты»13. И, по моим ощущениям, с той же утончённой пронзительностью, что вызывает в душе сандтрек из упомянутого кино.
К счастью, поцелуями дело не ограничилось, но секс тоже вышел неторопливым и нежным. Ди снова развернулся к окну, дернул шнур жалюзи, закрывая нас от мира, откинул голову мне на плечо, и прошептал:
– Давай так. Прямо сейчас.
Может, звучало не особо романтично, но меня от его слов, от тембра его голоса, прошило электрическим разрядом. Будто впервые к нему прикасался, честное слово!
Само действо со стороны тоже наверняка выглядело не то чтоб романтично, скорее даже пошло: приспустить его штаны, свои. Сплюнуть себе на ладонь, размазать по члену… Но со стороны, к счастью, нас больше некому было оценивать – уж об этом я позаботился, когда проверял работу камер слежения. А изнутри ощущалось как самое утончённое удовольствие.
Гладить Ди по упругой гладкой коже, сминая мягкие ягодицы. Медленно развести половинки, долго прижиматься головкой ко входу, размазывая выступившую смазку и чувствуя, как мой жар передаётся Ди. Как от этого жара его мышцы расслабляются, пропускают меня, обнимают.
Это был редкий для нас секс – без резких толчков, громких криков и шлепков тела о тело. Зато с плавными движениями – до-олго внутрь, чувствуя реакцию каждой мышцы на моё вторжение – напряжение, расслабление, дрожь. Медленно наружу, ощущая, как стенки норовят быстрее сомкнуться, выталкивая меня, но не подчиняясь их импульсу. Тихие, но сладкие, почти умоляющие стоны, где мои, где его – не разобрать. Член Ди в моей ладони – не подрочить, а приласкать. Согреть. Уберечь чувствительное место от соприкосновения с грубым внешним миром.
Удовольствие – мягкой тёплой волной от паха в крестец, в позвоночник, по всему телу. И едва слышный довольный смех в конце – просто от того, что хорошо. Почти невыносимо хорошо, и в то же время – спокойно.
– Люблю тебя, – кажется, мы выдохнули это вместе. И оба снова засмеялись.
Эпилог
Анджелико скрывался пару месяцев, но в итоге попался маршалам и пошёл на сделку с прокуратурой. Джон позвонил мне из ФБР и сказал, чтоб я заглянул к нему в контору вечером – мол, мы просто обязаны отметить это с ребятами. Я не возражал – новые коллеги нравились мне всё больше, пусть я и был для них приходящим консультантом и видел редко.
Консультирование не отнимало много времени, таких случаев, где требовалось бы моё полное включение, как с “Игрушками Гриффиттса”, пока больше не было, а я не навязывался – с упомянутыми “Игрушками” дел было по горло. Название я решил не менять, бренд всё-таки. И даже заключил мировую с Гриффиттсом, чтоб занимал почётную должность в управлении, без особых полномочий – для имиджа оставить его формальным главой было лучше.
К октябрю у нас уже образовалась очередь из клиентов, желающих зарезервировать на Рождество ёлки с оформлением от ведущих дизайнерских домов. Число предзаказов на наборы авторских игрушек с бонусом в виде коробки моего лучшего шоколада росло неуклонно.
Я понял, что от разрушительных действий Гриффиттса мы оправимся, даже выйдем в плюс, и внутренне расслабился. Решил – самое время задуматься о том, как мы с Джоном проведём праздники: годовщина свадьбы на носу, а там и Рождество с Новым Годом. Хорошо бы на это время снова утащить Джона в Европу. Хоть те же старинные дома посмотреть, на случай, если Олсен действительно какой-то грёбаный путешественник во времени и придумает, как затащить одного из нас в прошлое. (Попасть вдвоём – хоть в прошлое, хоть будущее – эта перспектива почему-то не так пугала).
Я сидел у Джона в кабинете, сёрфил в интернете с телефона, пока он заканчивал дела, когда мне на почту упали фотографии очередного объекта на продажу. Я даже не обратил внимания, в какой части старушки-Европы находился тот дом, посмотрел только на год постройки – фундамент и первые этажи датировались двенадцатым веком. Открыл фотографии, принялся их лениво листать. Глаз зацепил что-то важное на одном из изображений подвала. Я вернул ленту на пару снимков назад и увеличил интересующий меня угол.