И страшно, мучительно больно переживал безумную свою авантюру - последний нелепый звонок, пьяную мальчишескую выходку, продиктованную, в сущности, лишь полным отчаянием. Ведь все между ними было сказано несколькими днями ранее, решение Ее было твердым и окончательным. К несчастью, Ее в тот вечер не оказалось дома и пьяный бред его выслушала мама. Так был сожжен последний мост. Можно было себе представить (а это уж он умел!), что пришлось услышать краснея, проклиная его, день и час их встречи и весь белый свет в придачу, от родителей Ей в этот вечер, да и в последующие.
Умиротворяющая гамма полузабытых звуков, создаваемая мягким шелестом магнолий, дуновением теплого ветерка, далеким щебетанием птиц, действовала успокаивающе. Он отрешенно наблюдал за проходившими и проезжавшими молодыми людьми. Парни - почти все обладатели модных бородок-эспаньолок - с легкими, многочисленными золотыми цепочками на загорелых шеях и запястьях, с холено-уверенным взглядом миндалевидных глаз. А во взорах карих, серых, фиалковых девичьих глаз угадывалась какая-то, впитанная верно с молоком матери, роковая печаль и гордая неподкупность. Юные кармен?
Вот и Ее глаза такие. Одухотворенные, милые, они могли весело вспыхнуть сотней дерзких чертиков, но могли стать вдруг задумчиво-глубокими, не по возрасту печальными.
Он с улыбкой непроизвольно отмечал в плавно и неслышно катящих автомобилях девушек, привычно сидевших за рулем: они же, спрятав длинные волосы под черными касками, уверенно управляли и мотороллерами.
Яркий глянец касок, блеск мотороллеров и машин вернули его мысли к давно осознанной реальности, что никогда он, нищий моряк, не смог бы дать Ей того, что Она заслуживала.
Верно и к лучшему, что они расстались.
И теперь он искренне желал, чтобы каждый день Ее был счастлив и светел.
Вдруг он, неодолимо чувствуя, что если не сделает этого сейчас, то сойдет с ума, захотел знать, что это именно так!
Он решительно поднялся со скамьи и направился в стеклянную, с синим куполом будку. Помедлил мгновение, высыпая звонкие монеты на пластмассовую полочку. И, бросив, наконец, одну из них в щель, набрал длинный код и вслед за ним, уже спеша, хранимый памятью номер. Мелодично отзывались в трубке сигналы и громче них, казалось, колотилось его сердце. Он даже не пытался его унять - развязка многомесячного мыслеварения, только и способная теперь его успокоить, близилась неотвратимо. И каким-то магическим чувством он уже превозмог, переломил самый страшный исход - брошенную после первых его слов трубку. Теперь он был уверен, что услышит Ее голос!
А тот ничуть не изменился и был все так же звонок и певуч.
- Привет! - радостно (сомнений быть не могло!) воскликнула Она. - Как дела, рассказывай!
Кто не был подолгу на чужбине, вдали от родных берегов, кто не страдал, любя безумно и безответно, кто не считает эти страдания за благо, тому не понять, что может испытать человек, услышавший, узнавший, наконец, что у Нее все хорошо!
Это было счастье. Высокое и чистое, как небо над головой.
Очнувшийся от дремотной неги испанец долго с задумчивой улыбкой глядел вслед удалявшемуся русскому парню. А тот, окрыленный нахлынувшим чувством, стремительно шагал по узкой улочке, словно впервые - нет, вновь! - видя яркое солнце, бездонное небо и этот чудесный и радостный мир.
Ведь под этим солнцем и небом, в этом прекрасном мире жила Она!
Славный, все-таки, город Санта-Крус!