ову, ничем больше не выдавая своего удивления обращением сержанта. - Объясни, - продолжал тот после паузы, всё так же глядя на планшет, - зачем тебе это именно сейчас? Неделю назад передавали сводки, ожидается повышение активности противника. Скажи честно... Сержант испытующе взглянул на Никлауса. - Испугался? - и тут же торопливо добавил, совершенно перестав походить на плакатного командира: - В этом ничего позорного нет, в уставе прописано, что... Он замолчал, и Никлаус, подождав пару секунд, чтобы убедиться, что сержант продолжать не собирается, глуховато пояснил: - Рождество, сэр. Сержант медленно качнул головой из стороны в сторону, как будто одно это слово, выданное его солдатом, могло всё объяснить. Или, больше того, как будто Никлаус сказал только им двоим известный пароль, дающий ключ к шифру, который больше никто в Галактике разобрать не мог. Никлаус стоял молча, не расслабляя ни единого мускула, а сержант долгие минуты смотрел на него с непонятным выражением на лице, а потом наконец так же сухо, как в начале беседы, сказал: - Можете идти, рядовой Шульц. - Есть, сэр, - слова выскочили рефлекторно, почти без участия мозга Никлауса. Так же, как и тело словно само по себе развернулось в сторону двери и покинуло каюту сержанта. Армейская выучка позволяла отстраняться от действий тела, почти автономных, не требующих участия разума до тех пор, пока обстановка подчинялась законам, вызубренным в учебке. Только в каюте Никлаус опомнился: вместо ежедневного ритуала ему предстояло впервые за весь год делать что-то совершенно новое - собирать вещи, благо, у солдата их почти и нет. И всё равно тело подчинялось с трудом, постепенно смиряясь с тем, что привычный ход вещей нарушен. Бот к Земле отправлялся на следующие корабельные сутки, Никлаус специально рассчитал время подачи рапорта так, чтобы успеть как раз на него - он даже не сомневался, что командование даст добро. Именно для таких случаев в боте было зарезервировано несколько мест помимо тех, кто уходил в увольнительную по графику, и одно из них Никлаус и занял. В космопорте он постоял немного, задрав голову к небу, навстречу медленно падающим снежинкам, настоящим снежинкам, из замёрзшей воды, а не из металла - постоял ровно столько же, сколько обычно сидел в кабине, а потом твёрдым шагом направился в город. Времени у Никлауса было ровно столько, чтобы заселиться в армейскую гостиницу - в их небольшом городке она была всего одна, но всё равно почти постоянно пустовала. Кроме Никлауса, почти никто не подписал контракт, обязывающий долгие десять лет провести там, где нет снега. Сложив свои немногочисленные пожитки и перекусив в гостиничном баре, он отправился по тому адресу, где уже пятнадцать лет появлялся вечером двадцать четвёртого декабря. Когда-то давно это был небольшой магазинчик, где в конце года полки заполнялись товарами, больше похожими на привет из прошлого: круглыми, почти невесомыми блестящими шарами, колючей на вид мишурой, разнообразными фигурками гномов и эльфов. Сейчас на месте магазинчика высился многоэтажный торговый центр с вращающейся голограммой огромной ели в центре холла, и всё же Никлаус точно знал, в какой из многочисленных отделов ему нужно зайти. Чтобы выйти, неся на плече шуршащий непрозрачный пакет, свисающий почти до земли. Переоделся Никлаус всё в той же гостинице и, выходя, поймал недоверчиво-радостный взгляд вахтенного. Тот даже привстал со своего места, жадно следя за тем, как сквозь беззвучно раздвинувшиеся створки дверей на улицу вышел человек в красно-белой одежде - вышел и пропал за мельтешением разноцветных огней на стёклах. В конце года климатические службы старались вовсю, снижая температуру и пригоняя снеговые тучи взамен обычной ровной температуры - ровно на две недели, чтобы создать в городе традиционный дух Рождества. Никлаус утаптывал армейскими ботинками вкусно хрустящий снег и кивал случайным прохожим, мало кто из которых оставался равнодушным, завидя его. Время от времени он вскидывал руку и звучно провозглашал: «Счастливого Рождества!» - неизменно получая нестройный хор в ответ. В этот день на улицах было запрещено движение транспорта, и люди гуляли парами и группами прямо посреди мостовых, не опасаясь бесшумных мобилей, вдыхая морозный воздух и выдыхая его облачками пара. В прошлом году было модно вплетать в пар голографические поздравления: семьи, любимого человека или вообще всех, так что над головами гуляющих мерцало зарево переплетённых букв самых разных шрифтов и расцветок. Сегодня Никлаус не заметил ничего такого, и чем дальше он шёл, тем больше ему чудилось, что он вернулся назад на пятнадцать лет, в тот год, когда впервые надел костюм Санта Клауса. Надел, чтобы поздравить с Рождеством своего младшего брата. Брат в прошлом году переехал в новый дом, старомодный коттедж на окраине города, хотя и оборудованный внутри по последнему слову техники: зарплата сотрудника одной из крупнейших компаний страны, пусть и только филиала, позволяла гораздо больше, чем скромное жалование рядового, в ближайшие лет восемь не обещавшее стать серьёзнее. Ещё в прошлом году Никлаус, гостя у брата, сдержанно поражался новинкам, разительно отличавшимся от той техники, которую он помнил и которой он привык пользоваться на корабле, а брат с еле заметным удовольствием младшего, наконец-то получившего превосходство над старшим, в тысячный раз рассказывал и показывал ему, как пользоваться кухонным автоматом, ванной или визором. Его молодая жена не сердилась на неуклюжесть Никлауса и с доброй улыбкой приходила на помощь, если тот в очередной раз застывал перед очередным агрегатом, мучительно пытаясь сообразить, куда нажимать и что в итоге из этого может получиться. Никлаус возвращался на корабль, унося с собой тёплые воспоминания об этих днях, и сейчас почти с нетерпением, так ему не свойственным, ждал новых сюрпризов, которыми - он в этом не сомневался - брат успел оборудовать дом за прошедший год. Пока он добрался до нужной улицы, уже совсем стемнело, дома по сторонам один за другим окружались мерцающей дымкой силового поля, и тот дом, к которому Никлаус стремился, он узнал задолго до того, как смог различить знакомый силуэт: это был единственный дом среди всех, над которым не возвышался полупрозрачный купол. И хотя в окнах было темно, Никлаус знал, что его ждут там. Он прибавил шагу, пытаясь унять внезапно быстро заколотившееся сердце - сердце, которое оставалось спокойным во время самой ожесточённой перестрелки, сердце, не пропускавшее ни единого удара во время самой тяжёлой космической лихорадки. Сердце, вдруг поднявшееся со своего положенного места куда-то ближе к горлу, отчего Никлаусу приходилось то и дело сглатывать, прогоняя его обратно - как все эти пятнадцать лет. Дверь мягко отъехала в сторону, стоило ему, тяжело топоча ботинками, взойти на крыльцо. Никлаус тихо прошёл в дом, радуясь про себя, что страсть брата к улучшениям и видоизменениям жилища не приобрела глобального характера, так что даже наощупь можно было найти дорогу в ту часть дома, которая по праздникам выполняла роль гостиной. И, вторя его шагам, загорелась голограмма возле одной из стен, повторяющая до малейшей детали камин, знакомый Никлаусу до последнего камешка. Он шагнул к камину, и тут зажёгся свет. Никлаус обернулся, готовый приветствовать брата, но громогласное «Хо-хо-хо!», так не похожее на его обычную негромкую и отрывистую речь, замерло у него на губах, когда он встретился глазами с непривычно серьёзным, хотя и улыбающимся братом. Тот поманил его за собой, к стене, противоположной камину, и быстро пробежался пальцами по невидимой Никлаусу клавиатуре. На стене открылся экран - подойдя к нему, Никлаус сначала не понял, на что он смотрит. - С этого года на нашем камине висят три чулка, - с еле слышной, но прекрасно ощутимой гордостью в голосе сказал брат, и Никлаус медленно кивнул, не отрывая взгляда от экрана. Его точно не запомнят в этом году и вряд ли запомнят в следующем, но уж через два года Рождество точно останется в памяти у того, на чьё лицо сейчас смотрел Никлаус. Какой бы рутинной ни была война, она всегда остаётся войной - где остаться в живых гораздо сложнее, чем превратиться в одну из снежинок, медленными хлопьями укрывающих обозримый космос. И - мало кто позволяет этому выплыть из глубин подсознания, ещё меньше тех, кто всерьёз над этим задумывает, и по пальцам можно пересчитать тех, кто заговаривает об этом вслух - если есть хоть одно место в Галактике, где тебя ждут, мёртвой снежинкой ты точно не станешь. Во всяком случае, не на все триста шестьдесят пять дней в году.