— Можешь не разуваться, просто ноги вытри… — вспомнил Рома об отсутствии дамских тапочек. — Мне не во что предложить тебе переобуться. Да и мы скоро уходим, так что… Ничего страшного…
— Так ты не туда тапочки купил, — сказала Соня, расправляя на вешалке рукава своей куртки.
— Ну… Я к тебе в гости собирался, а ты ко мне нет, — повесил он на соседней крючок свою куртку. — Придешь со своими тапочками, договорились? Если придешь… А так мне лишние тапки не нужны…
— Тебе больно? — вдруг уставилась она ему в глаза взглядом парамедика.
— Нет. Да. Не знаю. Выбирай любой ответ…
— А говорят, парни не умеют любить.
— Кто говорит? Твои подружки?
— Говорят… — отвела Соня взгляд.
— Ну, я могу ответить так же… А, говорят, девчонки любят раз и навсегда… Говорят…
Поймав ее напряженную улыбку, он рассмеялся — не очень весело, как уж получилось.
— Ты можешь надеть что-нибудь… Вещи не заговоренные. Вещи не оцененные. Вкус у нас с ней был разный.
— А общего что тогда? — моргнула Соня от напряжения.
— Пять лет жизни. Это много. Так что мне не больно, мне обидно. Ну и… Можно ведь было уйти после Нового года и не портить мне праздник, можно? Или девочкам очень нужно сделать парню побольнее?
— Я не знаю. За других не скажу, за себя — не знаю.
— Ни разу не влюблялась, что ли?
— Ну… Во втором классе утопила в луже рюкзак мальчика, который мне нравился.
— Страшная женщина! За что? За то, что на тебя не смотрел?
— Просто так…
— Говорю ж, главное, сделать больно… Пошли, я отомщу за этого парня горячим какао. Будешь пить и обжигаться…
И пошел.
— Он не сказал родителям, что это сделала я, — бросила Соня ему в спину.
— Ну, — обернулся Рома уже из дверей кухни. — Тогда тебе повезло встретить настоящего мужчину. Поздравляю!
— Они в другой район переехали, — добавила Соня скороговоркой.
— Из-за рюкзака?
— Просто…
Рома рассмеялся, но быстро осекся, когда понял, что Соня не поддержит его смех даже простой улыбкой.
— Соня, ты чего такая серьезная? У меня рюкзака нет, но можно что-то другое в луже утопить. Дождаться оттепели и…
— Зачем?
Рома пожал плечами — дошло, что сам завел разговор в тупик.
— Я чайник поставлю, ладно? А то время уже совсем не детское…
— А я и не ребенок, — привалилась она к деревянному дверному косяку.
— А я что-то сказал про твой возраст? — обернулся Рома от столешницы. — Это просто выражение такое… Поздно уже. А мне еще возвращаться от тебя через полгорода.
Она опустила глаза, а до этого смотрела на него, не моргая. Он отвернулся, достал чашки, ложку и принялся наполнять их какао-порошком.
— Может, за стол наконец сядешь? — спросил, не обернувшись.
— Откуда ты знаешь, что я еще не села?
— В стекле шкафчика твою голову вижу…
Так и не обернулся, наполнил кипятком обе чашки и принялся размешивать какао.
— Я села.
— Это я уже услышал.
Обернулся с двумя чашками в руках и поставил одну перед гостьей. Затем сел на противоположный стул, не отпустив своей чашки.
— У тебя здесь красиво… — проговорила Соня, чтобы оправдаться перед ним, почему смотрела теперь куда угодно, только не на него.
— Это у Женьки красиво. Это ее квартира.
— Но ты здесь живешь?
— Я всегда здесь жил. Меня ей точно в интернат на пятидневку сдавали. Иногда на выходные забирали, иногда нет, только приезжали навестить. Так что я не просто так сказал, что у меня две матери. Хотя если задуматься, то одна — Женька.
— А кого ты больше любишь? — Соня теперь тоже держала чашку на весу, на его манер, грела руки, но не пила.
— Не знаю… К чему вопрос? И… С Женькой мне привычнее. Это и есть любовь или как?
Соня пожала плечами слишком рьяно, чуть не облив себе горячим какао.
— Тихону скоро пять, верно? То есть… Ну… — Рома немного запутался в собственных мыслях. — За три года ты сумела разлюбить мать? Или как это происходит?
— Ее просто нет и все… Нет в моей жизни. Я ее забыла.
— А фотографии?
— Их тоже нет. Ну, у папы есть, у меня — нет. А зачем спрашиваешь?
— Мне почистить клауд от всех ее фоток, да?
— Сколько дней прошло?
— Неделя.
Соня рассмеялась. Ну вот так, ни с того ни с сего… Хотя ожидаемо — напряжение как-то должно было выйти… Правда, успела поставить чашку на стол, ни капли не расплескав. А он ни капли не пожалел, что рассмешил ее, хотя и не собирался, всего лишь говорил правду. Просто правда у него такая вот смешная выходила.