— Вот именно! Да и пергамент на Руси был привозной. Но это — арабская бумага. Мы отдавали весь документ на экспертизу. Это действительно, что и удивительно, одиннадцатый век!
Я могла лишь восхититься, что держу в руках такую древность и ценность. Но мое обычное возбуждение от соприкосновения с «древнятиной» подавлялось волнением последних двух дней. «Древнятина» уступала место проблемам сегодняшнего дня. Но у меня было пять часов перелета на то, чтобы полистать Колины отчеты и древний манускрипт.
Мы распрощались с Рахмановым, и я пообещала вернуть ему документ по возвращении. Когда мы с Игорем поднялись домой, мы увидели, что Оля не теряла времени даром. Нас встретил изысканно накрытый стол, а посреди — красовалась дорогая бутылка вина, которую, видимо, Игорь, как волшебник, исхитрился незаметно передать Ольге, когда только пришел.
Мы очень душевно посидели. Друзья напутствовали меня советами, которые в большинстве своем оказались вполне разумными и не лишенными целесообразности. Вскоре Ольга засобиралась домой, а Игорь под каким-то предлогом задержался. Когда Оля ушла, он налил нам по бокалу вина и произнес следующий монолог:
— Аленушка, последние два дня полностью вывели меня из равновесия. Видишь ли, я не перестаю думать о Николае. Я знаю его со школы. Меня всегда удивляли и смешили его увлечения, я считал их мальчишеством. Когда он бросил археологию, я решил, что он, наконец, вырос, и я стал бороться за то, чтобы помочь ему расстаться с детством окончательно. То, что он не сопротивлялся, лишь укрепляло меня в мысли, что я прав. Ты помнишь, как я рассказывал тебе о его успехах в настоящем деле, в деле, которое было стоящим, на мой взгляд. Месяц назад, когда я стал получать его отчеты, я понял, как глубоко заблуждался на его счет. Сейчас же я еще и засомневался в правильности своих собственных стройных убеждений. Это нелегко для почти сорокалетнего муж-чины ломать свой взгляд на вещи. Ведь это не потеря иллюзий: их я никогда не имел, а значит, не могу и потерять их. Это скорее обретение иллюзий, как бы забавно это ни звучало.
Он ухмыльнулся, молча чокнулся с моим бокалом, глотнул вина и продолжал:
— Сегодня я понял, что цель, поставленная еще в детстве и достигаемая с таким упорством и самоотречением, не может быть мальчишеством, даже если, по мнению некоего Игоря Валентиновича Ветрова, эта цель не имеет ничего общего с реальной жизнью и не является настоящим делом, то есть не дает продвижения в карьере и не несет сиюминутной денежной выгоды. Я осознал, насколько мой друг Колька, которого я всегда считал этаким чудаком, взрослее, умнее и выше меня.
— Ну-ну, только не надо самоуничижения, — перебила я этот проникновенный монолог. — Это не твой стиль.
— Упаси бог, ты права, — кивнул он, задумался и вдруг встрепенулся: — Алена, а что это за Тартесс такой? С чем хоть это едят?
Я засмеялась, еще не до конца веря в серьезность поставленного вопроса:
— Это ни с чем не едят. Вряд ли это вообще съедобно. А у нас на столе есть много всего действительно съедобного, если ты голоден.
Игорь поморщился от моей, вероятно, не удачной шутки, но проглотил ее и каким-то упавшим голосом поделился:
— Понимаешь, Коля никогда не рассказывал мне о Тартессе. В школе он безумолку болтал об Атлантиде, но однажды понял, что я его плохо слушаю, а если и слушаю, то перебиваю язвительными шуточками. Кому это понравится? И он перестал говорить со мной об этом.
— Боже, о чем же тогда вы говорили? — так и ахнула я в негодовании.
Игорь закрыл лицо руками, покачал головой и сдавленно с горечью промычал:
— Обо мне. О моих планах на будущее, — он помолчал и вдруг взорвался: — Обо всем! Мы же были мальчишками. О девочках, в конце концов! Ты что же думаешь, кроме его Атлантиды больше и говорить было не о чем?
Я не отреагировала на его выходку, ожидая, когда пройдет так знакомая мне вспышка гнева. Я потягивала вино из бокала малюсенькими глоточками, постукивая ногтями по хрусталю. Игорь налил себе еще вина и залпом выпил.
— Лен, расскажи мне про Тартесс, — хрипло повторил он свою просьбу.
Я вздохнула, понимая, что от истории не уйти, и сказала:
— Я знаю очень мало. Видимо, я тоже была невнимательным слушателем, хотя когда-то Коля поверял мне все свои новые мысли и открытия. Попробую рассказать, что помню.
Я взвесила, в какой форме лучше преподнести скептику информацию о Тартессе, и романтической сказке предпочла сухое изложение фактов. Собравшись с мыслями, я начала:
— На юго-западе Испании в глубокой древности существовала цивилизация, сложившаяся вокруг города Тартесс. Местонахождение самого города до сих пор не обнаружено, известно лишь, что он располагался где-то в устье реки с одноименным названи-ем. Сегодня эта река называется Гвадалкивир. По свидетельству древних авторов, государство это было богатым и цветущим. Тартессии, жители Тартесской державы, подчинили себе ряд соседних племен и создали племенную федерацию. Главное богатство Тартесса составляли металлы, особенно славился Тартесс своими серебряными рудниками. Древние греки называли реки Тартессиды «сребронесущими», а богатства — словно исходящими из рога изобилия. Тартесс вел активную торговлю со всем древним миром. С двенадцатого-одиннадцатого века до нашей эры на юго-запад Испании стали проникать финикийские мореплаватели и купцы. С ними у тартессиев складывались довольно сложные взаимоотношения, поскольку финикийцы фактически основывали свои колонии на землях, принадлежавших Тартесской державе, и тартессии пытались вытеснить их со своей территории, а когда финикийцы укрепились, установили с ними торговые отношения. На востоке своей державы тартессии вступили в тесный контакт с греками, развивая с ними добрые взаимоотношения. От финикийцев и греков мы узнаем о расцвете Тартесса, который приходится на восьмой — шестой века до нашей эры. Однако к пятому веку Тартесс оказывается разгромленным окрепшей к этому времени Карфагенской державой. Гибель города уносит в небытие и тайну его происхождения. До сих пор спорят историки о времени возникновения цивилизации. Если верить самым смелым источникам, Кадис был основан финикийцами в двенадцатом веке до нашей эры. Название его означало «укрепление», потому что финикийцам пришлось столкнуться с сопротивлением местной цивилизации, ведь Тартесс уже существовал к этому времени.