Косяк быстро записывал и согласно кивал головой.
- Интересно очень... Спасибо вам, спасибо, - сказал он, потирая руки. А не смогли бы вы пригласить ко мне того строителя из совхоза? Ну, скажем, после работы.
- Отчего ж нельзя? Приглашу. Он придет. - Верка, довольная и радостная, встала из-за стола. - Курилова замуж думает за него выйти! Но по секрету вам скажу ничего у нее не выйдет. Да! Она тут во время пожара такую истерику закатила. Обзывала всех, и его тоже, с кулаками лезла. Так неинтеллигентно! Он с той поры на глаза ей не попадается. Я все знаю, все...
- Так, так, - кивал головой Косяк, любезно провожая свою посетительницу до двери.
Он вызывал к себе и Крахмалюка, и Шилохвостова, и Кузьмича - всех, и даже глухую Полю. Но неожиданно для себя он не встретил со стороны этих людей активной поддержки своего расследования; они либо отвечали нехотя, одними и теми же фразами: "Нет, не видал...", или - "Чего не знаю, того не могу сказать...", либо вовсе отмалчивались.
А Кузьмич даже стал доказывать; что вокзальный барак загорелся от проходящего поезда - искры вылетели из паровозной трубы и попали на крышу; крыша-то ветхая, на ней не щепа - солома, ну и загорелось, стало быть. Чего же тут винить Курилову? Да и барак ветхий, отстоял свое... Грош ему цена.
Косяк сделал Кузьмичу строгое внушение за то, что тот безответственно относится к государственному имуществу, и, выпроваживая его, подумал: "Уже успела обработать своих подчиненных". Потом он вызвал Саню. Он нарочно разложил по столу исписанные листки и, встречая Саню, сказал:
- Ну вот, товарищ Курилова, в основном картина ясна. Скажем прямо трудовая дисциплина на станции хромает. А там, где нет дисциплины, там чепе неизбежно. - Он сделал внушительную паузу и с особенной ласковостью добавил: - Да и вы, надо сказать, подразложились.
- А что, пахнет? - хрипло спросила Саня.
- Вы напрасно идете на обострение, - не повышая голоса, заметил Косяк. - Вы еще молоды, впереди у вас большая жизнь, и не надо затруднять...
- Оставьте мою молодость в покое, - прервала его Саня. - А облегчений я от вас не жду...
- Напрасно вы начинаете со мной разговор в таком тоне.
- А нам и не о чем с вами говорить: у вас ведь все уже записано, согласно показаний... Вы, не говоря со мной, уже определили, что я разложилась.
- Ну что ж, товарищ Курилова, в таком случае разрешите уточнить некоторые факты?
- Пожалуйста, спрашивайте.
- Воду из цистерны вы разрешили расходовать?
- Я.
- Пиво было привезено по вашему заказу?
- По моему.
- Так. Во время пожара отсутствовали?
- Да.
- Не скажете ли, где были?
- А что, вам еще не успели сказать?
- Товарищ Курилова!
- Не кричите, я вас не боюсь. На танцах я была. Запишите себе, если еще не записали. И кончайте допрос; вы не следователь, а я не подсудимая.
Косяк встал.
- Хорошо. Покажите мне разрешение на постройку склада возле главной колеи.
- У меня нет такого разрешения.
- Кто же построил этот склад?
- Совхозные строители.
- А столбы вам выдали тоже они?
- Что вы имеете в виду?
- Ничего особенного. Просто хочу выяснить, кто же все-таки разрешил строительство склада у главной колеи.
- Разрешение было дано устно бывшему начальнику станции.
- Вы так полагаете? - Косяк вышел на порог и позвал поджидавшего неподалеку Сергункова.
Тот вошел, тяжело ступая по скрипучим половицам, и, шумно выдохнув, сел возле стола, не глядя на Саню.
- Вы работаете, товарищ Сергунков?
- Нет, я на пенсии, - ответил тот, не поднимая головы.
- А кто же у вас является сторожем? - спросил Косяк Саню.
- Числится его дочь, а работает он, - ответила Саня.
- С вашего согласия?
- Да.
- Понятно.
Сергунков мотнул головой, видимо желая что-то сказать, но на него не обратили внимания, и он опять тяжело вздохнул.
Вошла без стука Верка и, смерив уничтожающим взглядом Саню, сказала Косяку звонко, с какой-то внутренней радостью:
- Казачков из совхоза приехал. Позвать?
- Да, да, пожалуйста.
Верка ушла.
- Остается выяснить одно обстоятельство.
- С меня достаточно. - Саня встала и направилась к выходу, но в этот момент отворилась дверь и на пороге появился Валерий. Он аккуратно прикрыл за собой дверь и прошел мимо Сани так, словно ее здесь не было.
"Ах, вот как!" - Саня резко сунула руки в карманы и повернулась к столу, туда, где теперь стоял Валерий, готовая схватиться с ним, как в драке, лицом к лицу.
Поздоровавшись, Косяк сухо спросил:
- У вас есть разрешение на постройку склада возле колеи?
- Нет, - весело отвечал Валерий, - но я строил по разрешению обоих начальников станции.
- Значит, нынешний начальник станции знал, что документации на отчуждение территории под склад у вас нет? - спросил Косяк, удовлетворенно улыбаясь.
- Разумеется, знал, - уверенно отвечал Валерий. - У нас здесь, так сказать, взаимопомощь... Я в долгу не остался.
Кровь бросилась Сане в лицо, пудовым молотом ударило в виски, зазвенело в ушах...
- Подлец! - тяжело произнесла она и вышла, не закрыв за собой дверь.
За ней выбежал и Сергунков.
- Дочка, дочка! - кричал он за ее спиной. - Прости меня, прости окаянного!..
- Уйдите, Николай Петрович! Уйдите от греха!.. - устало и хрипло ответила Саня.
- Как же это все свелось-то? Дочка! Эх! - он остановился и, с минуту потоптавшись на месте, крикнул: - Ну я ж ее! - и бросился домой.
Семья Сергункова в это время в полном сборе пила за кухонным столом чай. Он вырос на пороге, как разъяренный бык, огромный, черный от заслоненного света, тяжело пыхтевший.
- Ты что сопишь, ай воз на тебе везли? - спросила невозмутимая Степанида. Она сидела с угла и громко отхлебывала чай с блюдечка.
- А ты и впрягла бы... Лишь бы тебе на двор привез... - Он тучей надвигался на жену, и голос его, полный затаенной угрозы, все нарастал: Тебе все мало! Моей крови мало! За других принялась. Курилову на беззаконие подбила!
- Ты что, белены объелся? Молчать! - грозным басом рявкнула Степанида.
- Нет, хватит, отмолчался! - Сергунков с маху треснул кулаком по столу перед самым носом Степаниды.
Пыхнул, словно от испуга, самовар, загремела посуда, заголосили девчата. Но Степанида быстро выхватила из-под себя табуретку и ловко ударила ею по загорбку Сергункова. Он было бросился за ней, но раздался такой силы рев застольных, что Сергунков оторопел и отступил.
- Ах, так! Все против меня, все... Ну хорошо!..
Он убежал в соседнюю комнату, снял с себя ремень, быстро встал на табуретку, привязал его за крюк в потолке для зыбки, сделал петлю, захлопнул ногой дверь и торжественно крикнул:
- Будь ты проклята, кровопийца!
Затем он услышал, что к двери бежали, с грохотом оттолкнул табуретку и только в это мгновение сообразил, что дверь замкнулась на английский замок и что ключ был с этой стороны.
- Спаса-а!.. - закричал он, захрипел и забился в конвульсиях, повиснув в петле.
Зять несколькими ударами выбил дверь, схватил поперек живота задыхающегося Сергункова и, напрягшись, приподнял его. Степанида, побледневшая как полотно, всхлипывая, точно от ожога, бегала вокруг и все приговаривала:
- Ой, батюшки! Да что же такое деется, отцы родные! Головушка моя горькая...
- Ремень, ремень режьте! - кричал на нее зять, красный от натуги.
Наконец обрезали ремень, положили притихшего Сергункова на кровать. Он стал медленно розоветь, открыл глаза. Степанида сидела возле него и все еще плакала:
- Да что ж это ты учинил-то, отец? Нешто я тебе лиходейка какая... Ведь для семьи стараюсь.
- Ладно уж, будет, надоело, - равнодушно произнес зять и, посмотрев на руку, с досадой заметил: - Часы вот разбил... Ишь как циферблат раскурочил. Здорово брыкался! - Он с минуту послушал часы. - Стоят. Придется в город везти в починку. Вот жалость...