— Это, Семён Иванович, несколько миллионов валютных бумажек.
— Ты можешь изъясняться нормально?!
— могу. Конечно, могу. Я же говорю, это причина всех проблем.
Дальше была проза. Я долго рассказывал, как допёр до этой мысли, как выяснил проблему. Потом на ковре оказался технический директор, потом начальник отдела кадров, последним появился начальник безопасности.
— Я же Вам говорил, — поднимаясь, сказал я, — что дальше хуже будет. Это демонстрация силы, кадровая политика, слабое техническое оснащение, плюс совершенно безграмотные техники. Лучше иметь двух техников, но знающих своё дело, чем двадцать идиотов, которые не знают элементарных вещей. Я могу быть свободен?
— Нет! — Вдруг рявкнул директор. — Здохни, но достань мне всё, что касается Соломона. Грохни его сервера, что хочешь делай, но достань.
— Семён Иванович, я законопослушный гражданин государства и на конфликт с законом не пойду ни за какие деньги. Мне свобода и жизнь дороже. Можете меня уволить, но я этого делать не стану.
Директор как-то сразу сник, обмяк в кресле. И уже нормальным голосом сказал:
— Ну, сделай хоть что-нибудь!.. Пожалуйста!!! Я голый останусь, но рассчитаюсь.
— Я же сказал, я не уголовник, мне свобода дороже. Пусть без копейки в кармане, но свобода.
Я вышел из кабинета, осторожно прикрыв дверь. Мариэтта Трофимовна, с ужасом в глазах, провожала меня до двери. Она явно подслушивала по селектору происходившее в директорском кабинете.
Больше меня здесь ничего не задерживало. Заглянув к Алексею и прихватив свои не хитрые пожитки, вышел на улицу и вздохнул полной грудью. Проблемы Семёна Ивановича и Соломона Исааковича меня совершенно не интересовали. Оглянувшись на окна здания, решительно направился к троллейбусной остановке. По дороге прошуршала шинами "Тоёта" и остановилась. Я машинально отметил это, но оборачиваться не стал. Послышался звук заднего хода, и машина оказалась передо мной. Я удивился.
— Ты что? Своих не признаёшь? — Из салона выбрался мужик. Лет ему было около сорока, или может быть чуть больше. Седеющие каштановые волосы, прямые брови, совершенно ровный, без изъянов нос, толстые губы, пухлые щёки. Ростом он был ниже меня, полноват. Одет шикарно, если не сказать, броско. Костюм синего цвета, пиджак с подкладными плечами, белая рубаха и галстук, явно не нашего пошива, в эдакую жару выглядели странно. На ногах чёрные туфли. Цена их, очевидно, исчислялась не десятками зелёных, скорее сотнями. Мужчина смотрел на меня, слегка разведя в стороны руки, широко улыбался.
— Простите, не припомню. — Сказал я, пытаясь вспомнить, видел ли я вообще в жизни этого чудака?!
— Ну, ты даёшь?! А Ваську Саблина забыл?
— Ваську? — Зачем-то повторил я.
— Ну, да!
— Василий Енакентьевич Саблин, насколько мне память не изменяет, депутат?.. — Уточнил я.
— Ну, разумеется! Теперь-то вспомнил?
— Нет. — Решительно сказал я.
— Ну, ты, блин, даёшь?! Учились же вместе?!
— Мы?! — Теперь удивился я.
— Конечно! Я в параллельном классе учился. У Никофора Валерьевича.
— Слушай, не помню. Правда!..
Мужик растерялся. Но быстро взял себя в руки, и сунул руку в распахнувшееся окно, из которого ему что-то подали. Он мельком глянул что именно, и протянул мне. Это оказалась фотография. Я взял её, и принялся рассматривать. Удивительно, но там были сфотографированы несколько человек. Среди них был и я. В центре стоял небольшого роста краснощёкий толстячок (я посмотрел на мужчину из "Тоёты", тот кивнул в знак согласия); Слева от него стоял Мишка Дузь со своей подругой, справа, обнимая за талию Ксюшу, расположился я, собственной персоной.
— и где же эта фотография была сделана? — Поинтересовался я, продолжая пристально рассматривать снимок.
Он уставился на меня в недоумении.
— Там же видно?
Я перевернул фотографию, как будто там что-то могло быть. На удивление было: "18-ое июня, перед последним экзаменом".
Я потёр лоб. Как это ни странно, да только память моя никак не хотела вспоминать ничего подобного.
— Дело в том, — заговорил я, — что Ксюшу я очень уважал, и продолжаю уважать. Но вот обнимать её мне никогда не приходилось.
— мужик ошарашено смотрел прямо мне в глаза.
— С Мишкой Дузь мы познакомились после школы. Года через два. — Продолжал я вспоминать вслух.
— Ты хочешь сказать, что это фальшивка?
Я оторвал взгляд от снимка.
— Вполне возможно, вполне. Дело ещё и в том, что здесь на втором плане видна детская площадка и угол дома. То, что это не школа, я могу утверждать наверняка. Там не было никакой детской площадки. И угол не похож на школьный.