— Здравия желаю, товарищ маршал Советского Союза! — поздоровался Аркаша. Я лишь приложит руку к фуражке, которую не успел снять.
— Здорово, богатыри! Михаил Петрович у себя?
— С минуты на минуту будет, — ответил Масюк. — Может, чаю?
— А давай!
Маршал уселся на место Аркаши, посмотрел на меня:
— А ты новенький здесь, да? Раньше другой был вроде, помоложе.
— Так точно, на этом месте службы недавно. Лейтенант Ювачев погиб.
— А фамилия твоя как? Раз служишь здесь, я тебя должен знать.
— Старший лейтенант Соловьев, товарищ маршал!
— О, так я про тебя слышал! Да ты сядь, что ты тянешься, как на параде? — Буденный показал на стул, на котором я перед этим сидел. — Это же ты узнал про поворот Гудериана?
— Я.
— Да уж… Но молодец, спасибо, выручил здорово, — он жестом остановил меня, готового сказать, что на моем месте мог оказаться любой. — Как представлю, что Хайнц Виильгельм фланги нам режет… В Ставке конечно, беготня теперь. На зато нам дают новые штурмовики ИЛ-2. Штурмовать колонны Гудериана. Слышал про такие?
— Нет, откуда, — мотнул я головой. Не хватало еще проколоться на том, чего сейчас почти никто не знает. Иначе я на такое подозрение попаду… Конечно, про то, что ИЛы по началу не очень прижились на фронте, я знал. Рассказывали знакомые пилоты. И технических наставлений не было, и сами самолеты с дефектами. Сам факт того, что за 30 вылетов давали Героя — уже говорит о многом. Мало кто из летчиков дотягивал до тридцатого, юбилейного. На фронте слухи ходили, что один из полков за один день сразу 11 ИЛов потерял. Почти все, что перегнали из тыла. Так сказать, поставил рекорд. Потом то, уже в 42-м работу штурмовой авиации наладят. Дефекты поправят, пилотов выучат. Но сейчас…
Масюк принес чай, баранки. Буденный, громко отдуваясь, начал пить, взял кусковой сахар, засунул за щеку.
— Что, Хрущ пьет вам кровь-то тут? — маршал отставил стакан, пригладил волосы.
Мы деликатно промолчали.
— Пьет, пьет, — покивал сам себе Буденный. — Он такой, строит из себя недалекого крикуна, да скандалиста, а человек хитрый, скрытный. Вот у Хозяина во время застолий изображает клоуна, гопака танцует, народ веселит, но вот попомните меня…
Что попомнить мы так и не узнали — в приемную быстрым шагом зашел Кирпонос.
— Семен Михайлович? А я тебя еще вчера ждал.
— Не вышло вчера. Как прилетел из Москвы, сразу к тебе.
— Ну пойдем, есть что обсудить.
Я успел и побриться, и переодеться, а Кирпонос с Буденным продолжали обсуждать новости. Ненадолго к ним присоединился Тупиков, но, наверное, совещание с его участием было запланировано на потом, когда штабные оценят новые данные. Выйдя из кабинета, он не ушел, а остановился около меня. Я прекратил мучить пишущую машинку, встал:
— Товарищ генерал-майор?
— Ты, Соловьев, зла на меня не держи. Сам понимаешь, сведения твои… как снег на голову. Короче, не серчай. — он развернулся и вышел из приемной. Чудны дела твои, это с каких таких пор генерал у старлея прощения просит? Видать, проняло и Тупикова. Может, теперь начштаба и поживет подольше, а не ляжет рядом со своим комфронта в сентябре. Мужик он грамотный, отзываются о нем штабные очень хорошо. Я зла на него и не держал. Действительно, мало ли чего в горячке не наговоришь. А ответственность на них висит не в пример нашей.
Наконец, вышел и Буденный. Махнул нам рукой, чтобы не вставали, и ушел. Обычно мы и не вскакивали, если кто заходил или выходил, когда работать, если каждую секунду вскакивать будешь, но всё же Маршал Советского Союза не каждый день заглядывает.
— Соловьев! Пётр! — позвал Кирпонос. — Дверь прикрой, присаживайся, — добавил он, когда я зашел.
Я сел, думая, зачем он меня позвал. Комфронта взял из стопки на углу стола папку, не верхнюю, где-то из середины, и подвинул ко мне.
— Читай. Думаю, тебе надо это знать.
В папочке было не особо много содержимого. Несколько листочков всего. Сверху лежал мой рапорт, или как его назвать, который я вчера писал у особистов. Сейчас в уголке он был подколот скрепкой, чуть криво, и я машинально ее поправил. Синим карандашом кое-где, не очень густо, были сделаны какие-то непонятные мне отметки, но я на них смотреть не стал, всё равно сейчас не до того, чтобы расшифровывать чьи-то галочки и крючочки. Так что это я отложил в сторону, ничего нового для меня здесь нет.
Следующим был протокол судебно-медицинского исследования тела фон Брока. Хорошо, хоть на машинке напечатан, врачебные каракули разбирать радости мало — врачи карябают, как курица лапой. Впрочем, и это не спасло: документ только казался написанным на русском языке, я понимал в нем далеко не всё. Вот что такое пятна Тардье? И на кой хрен тут пишут про нерезко выраженное венозное полнокровие внутренних органов? А размеры правой почки 45 на 105 на 48 миллиметров? Это много или мало? А вес сердца 380 граммов? Спасибо, это пролистаем. Вот, в конце пишут: данных за смерть от механической асфиксии нет, выявленные признаки неспецифичны. Вот это хорошая новость, а я время тратил на пятна и правую почку вместе в левой. Не обманул Влас, всё правильно насоветовал, сработала клееночка.