Я воспользовалась своим логичным, убедительным тоном.
— Руна, ты видишь Алессандро в этой машине? Нет. Его нет ни в этом здании, ни на парковке, поэтому к делу он не относится. Идём.
Мы вышли на парковку. На нас налетел пронизывающий ветер.
Руна обняла себя руками. На ней была легкая ветровка поверх вязаного платья.
— Мне стоит обзавестись плащом, как у тебя. Это «Барберри»?
— Да. Я купила его за полцены на распродаже в прошлом году.
— Везет.
На мне был плащ средней длины поверх серого свитера и голубых джинсов, заправленных в мягкие ботинки. Плащ был двубортным, с рядом черных пуговиц по обе стороны. Я оставила ворот открытым. Плащ льстил моей фигуре и выглядел стильно и достаточно дорого, чтобы принадлежать Превосходной, но самое главное — он скрывал нож в специальном чехле, вшитом в подкладку с левой стороны.
Было всего несколько способов замаскировать клинок, достаточно длинный, чтобы быть эффективным в драке. Его можно было носить на бедре под свободной юбкой, которую пришлось бы задрать, чтобы достать его, что было достаточно непрактично в холодную погоду. Можно было носить его в ножнах за плечами, но если бы пришлось снять верхнюю одежду, клинок оказался бы у всех на виду. Спрятать его в подкладку плаща было наилучшим вариантом. Даже если бы я сняла плащ из вежливости или необходимости, я могла нести его так, чтобы тут же достать кинжал в случае чего. Было маловероятно, что Институт судебных наук станет обыскивать мой плащ.
Мы вошли в холл. Похоже, дизайнеры этого института были большими поклонниками современной индустрии и монохромных цветов. Пол сиял белой плиткой, стены подчеркивал светло-серый цвет. Потолок дополняли металлические светильники с продолговатыми флуоресцентными лампами, а стойки практически сверкали белым. Даже мебель для посетителей, мягкие кресла, были в серых тонах. Место так и просило хоть какое-нибудь растение или репродукцию Густава Климта.
Я подошла к администратору за стойкой. На сайте института дело значилось как «ожидающее рассмотрения», поэтому я позвонила заранее и предупредила их о нашем визите.
— Каталина Бейлор и Руна Эттерсон, — сообщила я женщине за стойкой. — Мы здесь по делу Эттерсонов.
Администратор, пожилая латиноамериканка, одарила меня извиняющейся улыбкой.
— Я поговорила с доктором Конвеем, и он сказал, что вы не можете увидеть тела.
— Не могу? — переспросила Руна. — Что значит, я не могу?
— Они недоступны.
Воздух вокруг Руны зарябил легкой зеленой дымкой. Ее голос похолодел.
— Сделайте их доступными.
В холле повисла оглушающая тишина, когда трое других админов за стойкой прекратили разговоры и уставились на нас.
Мне следовало разрядить это напряжение, пока кто-нибудь не запаниковал и его не усилил. К счастью, бюрократия состояла из правил, а я с правилами была на «ты».
Я улыбнулась администратору.
— Как ближайший родственник и глава ее Дома, Превосходная Эттерсон имеет право видеть останки членов ее семьи по желанию. Если вы воспрепятствуете ее доступу, я буду вынуждена уведомить адвоката ее Дома и вам придется предоставить причину несоблюдения ваших собственных правил в суде. Я подожду, пока вы проверите обоснованность нашей претензии с адвокатом вашей компании.
Администратор потянулась к телефону.
— Одну минутку, пожалуйста. — Она отвернулась от меня и заговорила в трубку торопливым шепотом.
Я отошла в сторону и увела Руну к окну.
Потянулись минуты.
— Что они так долго? — проворчала Руна.
— Они решают этот вопрос.
Администратор повесила трубку.
— Приносим наши извинения. — Она указала на молодого белого парня с копной темных волос, топтавшегося у ксерокса позади нее. — Это Виктор.
Виктор, изо всех сил старавшийся быть незаметным до этого момента, встрепенулся, словно олень в свете фар.
— Виктор проведет вас в нужный зал.
— Спасибо, — поблагодарила я. — Также мы ожидаем прибытия представителя «Свитка». Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы он к нам присоединился.
Мы последовали за Виктором в лифт, доставившим нас на третий этаж, который был таким же сияющим, как и холл. Мы прошли по белому коридору к большой комнате с шестью столами для вскрытия, стоявшими в ряд у стены. Четыре стояли пустыми. На двух других лежали прикрытые белой тканью тела.
Белый мужчина лет сорока ожидал нас у ближайшего стола, скрестив руки. На нем был белоснежный лабораторный халат, из-под которого выглядывала серая полосатая рубашка и жёлтый галстук. Его темные волосы были так коротко подстрижены, что их было едва видно. Можно было ожидать, что он будет гладко выбрит, однако его лицо и шею покрывала щетина примерно такой же длины, как и его волосы. Казалось, будто проснувшись пару дней назад, он побрил лицо и голову, а теперь позволял волосам отрасти обратно. Производило это все отталкивающее впечатление.
Виктор поспешил удалиться, не проронив ни слова. Мужчина в лабораторном халате, судя по всему, не собирался нас приветствовать, поэтому я сама направилась к нему. Две камеры наблюдения, одна на стене справа, а другая прямо над дверью, следили за каждым нашим шагом.
Мужчина поднял свой бейдж, показывая нам.
— Доктор Сайлас Конвей, ассистент судмедэксперта.
Я подождала, но ничего не последовало. Официальное представление окончено. «Отличное» начало.
— Каталина Бейлор и Руна Эттерсон. Спасибо, что так быстро встретились с нами, доктор Конвей.
— Что вы здесь делаете?
— Как вы думаете, что мы здесь делаем? — парировала Руна.
— Тратите мое время.
Он же не сказал это всерьез.
— Мы пришли, чтобы увидеть тела.
Конвей пристально посмотрел на меня.
— Зачем?
— Не важно, зачем. — Руна шагнула к нему. — У вас нет права блокировать мой доступ к останкам моей семьи.
— Я не блокировал ваш доступ. Я был занят другими делами. Мне пришлось все бросить и прийти сюда, чтобы вас сопровождать. Тела не в том состоянии, чтобы их рассматривали, а политика этого офиса заключается во избежании нанесения ненужной травмы членам семьи. Я пытался быть тактичным, но мое внимание и усилия остались незамеченными.
Понятно. Он был настоящим источником внимания и сочувствия. Даже не соизволил выдавить «соболезную вашей утрате».
Что-то здесь неладно. Во-первых, я позвонила заранее, поэтому он знал о нашем приезде. Во-вторых, он был не просто раздражен, а враждебно настроен, словно пытаясь помешать Руне. Это была обычная процедура, но он уже нарушал протокол. Что могло вызвать подобную враждебность? Если он вел так себя со всеми, не говоря уже о Превосходных, он мог быть уволен. Он должен был знать, что все, что он скажет, будет записано камерами наблюдения.
Мне следовало прийти сюда самой, но мне нужна была Руна, чтобы прорваться через бюрократию. Она все также была травмирована и уязвима, и переключалась с веселья на злость за полсекунды. Я должна была быть с ней очень осторожна, а сейчас этот мужик нарывался на конфликт без видимых причин. Контролировать эту ситуацию было все сложнее и сложнее, а использовать мою магию на госработнике стало бы преступлением. В моих планах не было начинать расследование с нарушения закона.
Конвей прошел к двум столам и встал между ними.
— Вы хотели видеть тела — так вот они.
Он сдернул пару простыней, прикрывавших останки.
Я читала об обожженных жертвах в учебниках по криминалистике. Несколько лет назад, Неваду заставили выслеживать Превосходного пирокинетика. Никто из нас не мог ей помочь, поэтому я сидела дома, сходя с ума от беспокойства, и читала все книги о пожарах и их жертвах, какие я только могла достать. Тогда Арабелла заметила, что я сама сводила себя с ума, но каким-то образом это был мой способ справиться со стрессом. Своего рода добровольная экспозиционная терапия.
Читать о ком-то сгоревшем заживо и видеть само тело, было двумя разными вещами.
Два обугленных тела на столах не могли весить больше шестидесяти фунтов каждое. Жар пламени высушил их, и когда мышцы и связки обезводились, тела сжались, согнув колени и локти, и сжав пальцы в кулаки. Учебники назвали это боксерской позой, потому что это было похоже на оборонительную позицию боксера. Черты лица исчезли. Кожа и подкожный слой жира также исчезли. Невозможно было угадать пол, расу или возраст тел. Я смотрела на два объекта, отдаленно напоминающих человека, покрытых почерневшей, сморщенной плотью.
По комнате поплыл мерзкий душок. Горький и тошнотворный, сладковатый и отдающий медью, он не походил ни на один запах, что мне доводилось чувствовать прежде, будто горелая свинина с обугленной кожей. К горлу подступила желчь.
Я отвернулась и увидела Руну, стоявшую позади меня будто, статуя, с таким бледным лицом, словно она увидела свою смерть. Потеря матери и сестры убила бы часть меня и причинила бы огромную боль. Оставалось лишь надеяться, что они умерли до того, как к ним добрался огонь.