Я уставилась на ее фотографию. Она была не похожа на чудовище. Двадцать шесть лет, среднего роста, среднего телосложения, бледная, с темно-русыми волосами с золотистым отливом. Приятные черты лица, лицо сердечком, большие голубые глаза. Она казалась хрупкой в своих образах, вероятно, наполовину естественных и наполовину сознательно созданных. Кристал явно пыталась вписаться в категорию хрупких цветочков высшего общества: нежная прелестница, ищущая кого-то, кто защитит ее от сурового мира.
Я могла бы стать ее копией, если бы захотела. У меня была Арроза и три года обучения тому, как смотреть, что говорить, чего не говорить, и как это произносить. Все это время Кристал зарабатывала себе ученые степени. Хрупкий, уточненный вид цветка позволял ей аккуратно вписаться в устоявшуюся нишу.
Она вписалась в общество, но все равно была сломлена. Каким-то образом Кристал так и не поняла, что это неправильно — лишать людей их человечности.
Нам потребовалось полчаса, чтобы собрать досье на Кристал. Мне понадобилось меньше пяти минут, чтобы связать ее с «Диатек». Кристал была членом «Хьюстонского общества любителей оперы». Рэндалл Бейкер, номинальный основатель компании «Диатек», также был ее членом. В газете нашлась фотография прошлогоднего гала-концерта, где говорилось о деньгах, которые общество собрало на благотворительность, продавая пригласительные билеты по сто тысяч долларов за штуку. На ней Кристал сидела за круглым столом. Слева от нее, через четыре стула, Бенедикт де Лэйси поднес к губам бокал с шампанским.
Это было настолько близко к пороховой бочке, насколько мы могли приблизиться. Это никогда не станет доказательством в суде, но в этом и не было необходимости. Я вошла в свой кабинет, закрыла дверь и отправила досье Линусу по электронной почте. Через стеклянную дверь мне было видно все, что происходило в конференц-зале. Вся семья, молча, наблюдала за мной. Лицо Руны снова было бледным.
У меня зазвонил телефон. Я взяла его в руки.
— Как считаешь, к ней можно подступиться? — спросил Линус.
— Крайне ограничено. У ее семьи хорошие связи и она имеет историю сотрудничества с военными структурами.
Все это я изложила в нашем отчете. Допросить ее было бы трудно, получить разрешение ее Дома на то, чтобы я использовала на ней свою магию, было бы невозможно, и если бы мы применили грубую силу и потребовали, чтобы она согласилась на допрос, а я была бы неправа, то пришлось бы чертовски дорого за это заплатить.
— Я могу заставить ее дать показания, но нам понадобится подтверждение, — сказал Линус.
— Кристал редко покидает дом Ферреров, — продолжила я.
— Но она любит оперу, — сказал Линус.
— Да, но следующий гала-концерт «ХОЛО» состоится сегодня вечером, меньше, чем через три часа. Билеты на «Хрустальный шар» были только по приглашению и были распроданы в течение нескольких месяцев…
— Я заеду за тобой и Алессандро в семь.
Он отключился.
Ни хорошая работа, ни поднятых больших пальцев вверх. Просто заеду за тобой в семь.
Арабелла вскочила, пробежала по коридору и открыла мою дверь.
— Что он сказал?
— Он хочет, чтобы я пошла с ним и Алессандро на гала-концерт. Сегодня вечером. В семь.
Я уставилась на свой телефон. 5:37 вечера. Не было никакой возможности. Одни только волосы…
— Вставай! — рявкнула на меня Арабелла. — У тебя осталось меньше полутора часов. Тебе нужно принять душ.
Я написала Алессандро: «Опера, в 7 часов вечера, смокинг», и побежала наверх, мысленно поблагодарив Аррозу за то, что она настояла на покупке небольшого, но дорогого гардероба.
У меня было три вечерних платья: белое платье-футляр, красное платье цвета крови и струящееся голубое платье, которое обтягивало мою грудь и талию, переходя в струящуюся юбку. Платье-футляр было слишком облегающее, чтобы можно было хоть как-то в нем бегать, красное платье привлекло бы слишком много внимания, так что голубое платье было именно тем, что было нужно.
Случилось чудо, и в 6.58 вечера Арабелла загнала всех на кухню, чтобы я могла пройти в спальню Руны и переодеться, потому что я никак не могла спуститься вниз в платье.
Я надела маленькие серебряные туфли на каблуках и платье и посмотрела на себя в зеркало. Мои темные волосы, зачесанные за одно ухо, были разделены боковым пробором и ниспадали на плечи крупными волнами. Они обрамляли мое лицо, демонстрируя сверкающие в ушах бриллиантовые серьги. Алмазы были созданы в лаборатории. Арроза настаивала на настоящих бриллиантах, но я отказалась. Никто не умер, выкапывая мои серьги из земли, и это имело для меня большее значение, чем то, что подумает элита Хьюстона.