— Это моя вина. — Рагнар повернулся ко мне, его глаза были ясными и здравомыслящими. — Если бы я не пытался покончить с собой, ничего бы этого не случилось.
К нему вернулись воспоминания. Чертовски удачное время.
— Не смеши меня, — сказала я ему. — Ни в чем из этого нет твоей вины.
— Если бы я не упал в обморок, как глупый ребенок, Руна не попросила бы тебя о помощи. Люди не стали бы нападать на ваш дом. Они бы не стали пытаться убить твою семью из-за нас.
— Ты ведешь себя как драматичная пятнадцатилетняя девчонка, — резко сказал Алессандро.
Рагнар отшатнулся, как от пощечины.
— Чувство вины — это роскошь, и сейчас ты не можешь себе этого позволить, — продолжал Алессандро. — Ты хочешь быть взрослым или ребенком? Дети нуждаются в утешении даже в кризисной ситуации, потому что они не могут понять, насколько все срочно. В детском мире все зависит от них: как это влияет на меня, что это заставляет меня чувствовать, почему жизнь так несправедлива? Взрослый человек видит проблему и пытается ее решить. Взрослые думают о других людях и планируют свои действия, осознавая последствия. Они понимают, что после того, как опасность миновала, у них будет время справиться с горем и потерей.
— Так как же мне это исправить? — спросил Рагнар с мрачным лицом.
— Остаться живым, — ответил Алессандро. — Враг пытается убить тебя и твою сестру. Если ты выживешь, то победишь.
Рагнар отрицательно покачал головой.
— Этого недостаточно.
— Пока этого достаточно, — сказала я ему.
— А что ты хочешь делать? — Алессандро наклонился ближе к мальчику. — Ты хочешь пойти и убить тех, кто убил твою мать?
— Да!
— Ты не можешь… пока еще нет. Ты умрешь, а они победят. Это тоже часть взрослой жизни — взрослые принимают установленные рамки.
— Я прекрасно справился, — выдавил Рагнар сквозь стиснутые зубы.
Алессандро посмотрел на трупы.
— Их лица говорят мне, что твоя сестра была слишком увлечена тем, чтобы заставить страдать своих врагов. А вон тот след рвоты говорит мне, что ты колебался. Сначала ты вызвал у них тошноту. Трудно было убить их?
В левом глазу Рагнара набухла слеза. Он смахнул ее, его лицо превратилось в застывшую маску.
— Не стыдись, — сказал ему Алессандро. — Это нормально. Вот что отличает нас от них. Это должно быть трудно. Убить другого человека — это самое трудное, что ты когда-либо делаешь. Но чтобы сражаться в этой войне, убийства должны быть мгновенными. Любое колебание дает твоему врагу возможность покончить с тобой. Если ты умрешь, они победят. Признайся себе, что ты колеблешься. Не вступай в бой без крайней необходимости. Помни о том, что должен сделать. Ты должен это пережить.
— Для чего? — Рагнар уставился на трупы.
— Чтобы тренироваться и практиковаться, и быть уверенным, что в следующий раз, когда кто-то придет за твоей семьей, ты будешь готов. Твои сестры будут нуждаться в тебе.
Рагнар спрыгнул со стола и пошел на склад.
— Сурово, — сказала я.
— Именно это ему сейчас и нужно. Поверь мне, — сказал Алессандро. — Если у него есть цель, то это заставит его смотреть вперед. Мысли о том, что уже произошло, и о том, что он мог бы с этим сделать, просто сведут его с ума.
Он встал и пошел прочь. Я в последний раз окинула взглядом улицу, полную трупов, и пошла на склад к теплому свету и звукам моей семьи.
Нам потребовалось полчаса, чтобы успокоить Руну. В конце концов, мама дала ей снотворное. Руна выпила его вместе с чаем и уснула за кухонным столом. Берн отнес ее в комнату. Леон взял Рагнара и два пива в «Хижину зла», чтобы проверить свою игровую приставку. Я не видела Харта. Он определенно был где-то поблизости, наблюдал, изучал местность и отдавал распоряжения, и мама уже разговаривала с ним. Я увижу его завтра. Меньше всего ему сейчас было нужно, чтобы я путалась под ногами.
Тень вела себя так, словно меня не было уже лет сто. Она встала на задние лапы, оцарапав мне бедро. Она издавала тихие, счастливые собачьи звуки и так сильно виляла хвостом, что было удивительно, как он не отвалился. Она также следовала за мной, куда бы я ни пошла. Я вытащила кости Лоуренса из машины, сложила их в пластиковый контейнер и отнесла в гараж, а она умудрилась дважды подставить мне подножку.
Бабуля Фрида обернулась при нашем приближении. Ее глаза сузились.
— Девочка, ты вся изранена.
Я рассчитывала, что все будут слишком заняты, чтобы заметить это. Оставила это бабуле, чтобы она нацелилась на мои царапины, как самонаводящаяся ракета.