— Что ты делаешь?
— Я жду восьми часов утра, прежде чем позвонить ему.
— Зачем ты это делаешь?
— Потому что он Линус Дункан. Я понятия не имею, когда он встает. — Я надела перчатки и начала нарезать перец. — Может, он занимается йогой по утрам, может, он плавает, может, спит. Восемь часов — вполне разумное время для того, чтобы внезапно позвонить ему и потребовать, чтобы он все бросил, чтобы встретиться с нами. Семь сорок пять, еще рано.
— Это я понимаю. Я спрашиваю, зачем ты первым делом с утра режешь маленькие болгарские перчики.
Потому что мои двоюродные братья устроили истерику, когда у нас закончился их любимый соус тако.
— Она готовит, когда нервничает, — вмешалась Арабелла.
Я перестала нарезать и посмотрела на нее. Моя сестра хихикнула.
— Ты очень похожа на маму.
— Ты боишься Линуса Дункана? — Алессандро нахмурился.
— Нет. Я же сказала тебе, что он друг нашей семьи. — Конечно, я боялась Линуса. А кто не боялся бы?
Алессандро наклонился вперед, вторгаясь в мое личное пространство, и ослепил меня обольстительной улыбкой.
— Так почему же ты нервничаешь?
— Я не нервничаю.
— Может, я заставляю тебя нервничать? — промурлыкал Алессандро.
Моя сестра поперхнулась кофе.
— Нет.
Леон вошел в кухню, и увидев Алессандро, прорычал:
— Какого хрена!
Алессандро засмеялся, протянул руку и украл кусочек маленького оранжевого перца.
Глаза Арабеллы расширились. Руна открыла рот, а Арабелла зажала его ладонью.
Я мило улыбнулась Алессандро.
— Это не твое.
Заглоти наживку. Ты же знаешь, что хочешь этого.
— Верни мне мой перчик. Алессандро, я серьезно. Он не для тебя.
Три, два, один…
Алессандро подмигнул мне и отправил перец в рот. Его великолепные челюсти заработали.
Он замер. Его лицо исказила ужасная гримаса.
— Разве ты не хочешь сказать что-нибудь вежливое? — спросила я. — Вперед. Пофлиртуй со мной.
Его лицо стало пунцово красным.
— В чем дело, Алессандро? Я заставляю тебя нервничать?
Его глаза наполнились слезами.
Я сжалилась над ним.
— Добро пожаловать в Техас. Этот «маленький болгарский перчик», горящий у тебя во рту, называется хабанеро. Ванная комната дальше по коридору, первая дверь налево. Не будь героем, Алессандро. Выплевывай. У меня нет времени везти тебя в больницу.
— Чур, я буду придерживать ему волосы, пока он будет блевать, — объявила Руна.
— Прекрасно, — сказала Арабелла. Тогда мне остается гладить его по спине и приговаривать: «Хорошо, хорошо».
Очевидно, они с Руной были на одной волне.
Алессандро резко повернулся и вышел из кухни.
Я держалась, пока не услышала, как закрылась дверь ванной, и рассмеялась. Руна опустила голову на стол и пискнула. Моя сестра захихикала, издавая фыркающие звуки.
— Это было зло, Каталина, — выдавила Руна между приступами смеха.
— Я попросила его отдать перец обратно. Он видел, как я надеваю перчатки.
— Ага, — простонала Арабелла.
— Ты видела выражение его лица? — Я так смеялась, что у меня даже слезы потекли. Возможно, отчасти это была истерическая реакция на все, что произошло с тех пор, как Августин вытащил меня из постели три дня назад, но мне было все равно. Это было так приятно.
Леон вернулся на кухню и положил на стол листок бумаги.
— Пока ты в хорошем настроении.
Я вытерла слезы предплечьем и сосредоточилась на словах. «Цель этого письма-требования — полное возмещение моего личного имущества, уничтоженного 6 января сотрудником «Детективного агентства Бейлор»…» Бла-бла-бла…
— Двадцать три тысячи долларов?!
Леон сделал шаг назад.
— Помни, я твой любимый кузен, и ты меня любишь.
— Нам заплатили всего семь тысяч за «дело Ярроу». А ты подставил нас на шестнадцать тысяч. Как же так, Леон?
— Я могу объяснить. Я добрался до дома, чтобы встретиться с женщиной-бухгалтером, а ее муж выбежал в пижаме и начал кричать, что она из-за паники заперлась в комнате с их малышом.
— И ты позвонил в полицию. Потому что именно так мы поступаем, когда оказываемся в ситуации с заложниками. Мы ведь подчиняемся правоохранительным органам, не так ли? Потому что у них есть власть и юрисдикция, а также они опытные переговорщики с заложниками, верно, Леон? Потому что мы не можем взять на себя ответственность за разрешение кризиса с заложниками, поскольку не знаем, что делаем. Потому что мы не хотим, чтобы кто-то умер, и не хотим, чтобы на нас подали в суд.