Однорукий старик с кожей цвета ореха отделился от остальных и выжидает, когда киммериец приблизится, глаза его свирепо сверкают.
— Вот он! — кричит старик. — Хватайте его!
Огромного роста черный разбойник в мокром платье, вода струится с его одежды, вытаскивает нож. Толстые губы его расплываются в ухмылке. Он сбрасывает блузу; на его обнаженном торсе, словно выточенном из черного камня, еще блестят капли влаги.
Вся шайка вдруг поворачивается к киммерийцу и бросается на него, они цепляются за его руки, одежду, волосы скрюченными пальцами, стаскивают с коня, волокут по песку.
— В котел его, падаль вонючую! — раздаются вокруг яростные и неистовые крики. Старик поворачивается к нему и смотрит горящими от ненависти глазами. Его козлиная бородка трясется от гнева.
— Будет чем заплатить Нергалу!
— Постойте! — Женщина, только что самозабвенно отдававшаяся танцу, подбегает к ним, и вся эта крикливая и алчущая крови шайка вдруг стихает и почтительно склоняется перед ней. Ее власть столь велика, что они безропотно отдают ей истерзанного пленника и, что-то бормоча себе под нос, исчезают в кромешной тьме. Прохладные, ласковые руки касаются его разгоряченного лица, и он вдыхает сладостный аромат благовоний. Постепенно, как бы мерно покачиваясь на волнах, он погружается в сон, лихорадочный и тревожный…
— Наконец-то очнулся, — произносит тихий, ровный и нежный голос. — Благодарение Митре, будет жить.
Конан открыл глаза и увидел распахнутое окно, зеленую листву, сквозь которую пробивались розоватые лучи утреннего солнца, и склоненное к нему лицо женщины из сновидения, нежное и печальное. Ее губы шевелились, но дальнейших слов он уже не разобрал и вновь провалился в сон — на этот раз глубокий и освежающий.
Выздоравливал он быстро. Могучий организм пересилил рану, которую предательски нанес ему вислоносый замориец. Слон метил прямо в сердце, но лезвие его ножа, скользнув по перевязи, отклонилось, и это спасло киммерийцу жизнь. У него еще хватило сил в полубеспамятстве доползти до какого-то дома, стоявшего неподалеку от канала.
На его счастье хозяйка еще не спала и, услышав стоны, выглянула на улицу. Вид красивого юноши, истекающего кровью у порога ее дома, не оставил женщину равнодушной. Она крикнула служанок, и вчетвером они с трудом приволокли киммерийца в дом.
Женщине, подобравшей Конана, было уже лет двадцать пять, но она выглядела свежо и молодо. Ее покойный муж был вором, таким же, каким намеревался стать киммериец, но ему повезло меньше — погиб в схватке со стражниками несколько лет тому назад, и теперь вдова жила одна с тремя преданными служанками. Кое-что ей досталось от мужа; кроме того, она занималась врачеванием и даже немного волшбой: бабка обучила ее в детстве некоторым магическим заклинаниям, и теперь она предсказывала судьбу, отвращала сглаз и порчу и настолько преуспела в этом ремесле, что не только жители ближайших кварталов, но и богатые купцы и вельможи обращались за помощью к умной прелестной женщине, щедро одаривая ее золотом и драгоценностями.
Киммериец пролежал в беспамятстве целых пять дней. Денияра — так звали его спасительницу—и ее служанки все эти дни не отходили от его ложа, готовили отвары из трав, окуривали целебным дымом, меняли повязки с вендийским бальзамом, и смерть отступила.
Через несколько дней после своего пробуждения Конан уже мог самостоятельно принимать пищу и даже приподниматься. Силы быстро возвращались к юному варвару. Прошла еще седмица, рана затянулась, и киммериец решил, что вполне может покинуть этот дом — тем более что у него руки чесались найти этого ублюдка Слона и выпустить ему кишки. Его даже не так интересовало отомстить именно за этот подлый удар в спину, как хотелось избавиться от мерзкого ощущения, которое не покидало его с того самого момента, когда он пришел в сознание.
«Лопоухий болван! — не переставал укорять он себя. — Какой же из меня воин, а тем более вор, если каждый шелудивый осел может подойти ко мне со спины и ударить ножом! Великий Кром, спасибо, что не сильно наказал меня, а только испугал».