2-й подмастерье. А что для тебя свято, дедушка, если ты своим длинным языком важнейшие наши заблуждения хотел превратить в иллюзии – то есть, что я говорю, чтоб у меня язык отсох! – ты хотел подрубить под корень основы нашего прогрессивного мировоззрения, проповедуя свою мрачную диалектику чудовищной опустошенности, пригодную лишь для маргинальных слоев общества. Что?
Саэтан. Я холодею от одной только мысли…
1-й подмастерье. Холодей, сколько тебе будет угодно, тебе это все равно не поможет, холодильник какой нашелся. Можешь читать свои буржуйские молитвы. Ты не можешь далее оставаться живым вождем – ты слишком рано скомпрометировал себя этими самыми «папирусами» и совершенно безудержной болтовней, поэтому ты станешь святой мумией, но мертвой, кыска! После этого мы создадим миф о тебе; мы не позволим тебе при жизни разложиться на глазах толпы и превратиться в собачье дерьмо – твоя нынешняя мощь должна быть вовремя законсервирована, ты же должен стать трупом, чтобы не успеть скомпрометировать и нас. Коли ты сам не сумел прожить до конца своих дней как другие великие старцы мировой истории, то необходимо призвать тебя к порядку. Подставляй башку, мастер, и не теряй времени на болтовню.
Саэтан. Откуда он все это знает, сопляк недорезанный? Я уже действительно не буду говорить глупых вещей. Я хотел исповедаться перед вами, одной ногой уже стоя в могиле, а они сразу за топор, голову человеку оторвать готовы.
Сзади кто-то невидимый вешает портьеру, как в первом действии.
Княгиня (распутно, радостно). В саркофаге, Саэтанчик, еще наговоришься, у тебя будет много-много времени. Ах, как мне все это нравится! Рубите его!
2-й подмастерье. И зарубим – чтоб все девки были наши. Это, конечно, не самая симпатичная на свете ругательная присказка, но что делать.
Внезапно с левой стороны слышится звук гармони, за портьерой явно начинается некоторое столпотворение.
1-й подмастерье. Кто это ломится – свихнулись, что ли? Сегодня вечером никто не должен был приходить. Шлюхи из «Эйфориона» для танцев и разврата вызваны на три часа ночи, после напряженного рабочего дня.
Появляются толпящиеся мужики – старый крестьянин и молодой мужик, толкая перед собой огромного Хохола из соломы, за ними – деревенская девка с большим подносом в руках. На всех одежда галицийских крестьян.
Скурви (сквозь сон). И больше никогда уже в бридж не поиграю, никогда больше мне не сказать с напускной важностью «черви козыри», «шлем» или «контра», никогда не попить кофейку в «Италии», не полюбоваться сладенькими девочками и на нее тоже не полюбоваться, не почитать «Вечерний курьер», не лечь в свою постельку и никогда, никогда не заснуть. Как страшно – я не выдержу этого нервного напряжения! Никто меня не хочет понять!
Его никто не слушает, все смотрят на вошедшую группу.
Старый крестьянин (поет).
Молодой мужик (подпевает ему).
1-й подмастерье (сжав зубы). Не накаркали бы вы чего-нибудь не того, хамы деревенские, строптивые и консервативные, мужички из народа так называемые. Пересчитать бы вам зубы…
Старый крестьянин («бунтарски»). Несмотря на это, мы глубоко убеждены в своей величайшей миссии: после того как подлинное дворянство окончательно исчезло, а на его месте выросла эта наша новая аристократия – аристократизм которой лишь в том, что шьет себе костюмы в клеточку и носит их на английский манер…
Княгиня. Что за устаревшие шуточки а-ля Бой и Слонимский! От этого, господа, пахнет плесенью, как от рыбки в буфете третьего класса на станции Коцмыжов. За дело, крестьяне, отчаянно и дерзко!
Старый крестьянин. Ох, не пожалела бы, госпожа, что произнесла эти спесивые и надменные слова так некстати.
Княгиня. Заткнись, хамская морда, а то меня стошнит от отвращения. Поэт Лехонь был бы очень недоволен тем, как я выражаюсь, – он ведь знает княгинь только по «файв-о-клокам» в «Эм-эс-зете». А я вот такая, какая есть, и такой и останусь.
Саэтан (властно). Хватит ссориться! Благодаря вам, мужички, лишенные прав аристократами-псевдодворянами, я вернул утраченные вроде бы позиции и теперь хочу заключить с вами прямо-таки княжеский пакт. У меня и в мыслях нет лишать вас свобод, обретенных после отмены крепостного права, вам только необходимо приступить к созданию добровольных объединений – хозколов, с ударением, разумеется, на втором слоге…
Старый крестьянин (разводя руками). Мы не понимаем тебя, господин наш. Мы пришли сюда как люди доброй воли – поговорить как равные с равными, крестьянин в своем огороде при власти любой будет в моде, любая крестьянская морда нужнее английского лорда, создайте крестьянам хозколы – все будут голы, как соколы, и если весь труд из-под плетки – дерьмо будешь жрать и подметки.
1-й подмастерье. Какое же все-таки отсталое племя – я как будто вдруг услышал дворянско-сенкеви-чевские эха. А они только начали облагораживаться – это же скандал получается, какой-то эволюционный слоеный пирог, состоящий из первоклассных анахронических пластов.
Старый крестьянин. Я буду краток: мы пришли сюда с Хохолом самого Выспянского, идеи которого даже фашисты хотели взять за основу своего национал-метафизического учения о том, как пользоваться радостями жизни и как использовать государство в целях защиты международной концентрации капитала, а также…
Саэтан. Замолчи, хам, а то по морде получишь!
Старый крестьянин. Вы мне не дали закончить – вот и получился кровавый нонсенс а-ля Виткаций. Знаю я эту вашу критику… э-э, да что там! Мы лучше споем и выразим все, что хотим сказать, в музыкальной форме.
Девка (выдвигается на первый план с подносом, на котором медленно дышит большое, как у тура, сердце – часовой механизм). Я только обулась для приличия, потому что сами знаете, как это – босиком на людях, – эх! 1-й подмастерье. Устаревшая символика! Босых девок у меня сколько душе угодно, но это все самые красивые в стране танцовщицы, и с их ногами я могу делать все что мне заблагорассудится.
Княгиня (внезапно вскакивает и сбрасывает с себя туфельки и чулки; все смотрят и ждут). Самые красивые ноги на свете – у меня!
Скурви (просыпаясь, стукнулся головой об пол). Не говори так! Зачем, ну зачем я заснул, несчастный! Пробуждение заставляет меня переживать все муки заново! Я, может быть, выражаюсь высокопарно, но мне уже нечего терять – я не боюсь даже выглядеть смешным.
Саэтан. Тихо там, вы, отбросы общества! Здесь вещи поважнее ваших ног и откровений. (Обращаясь к мужикам.) И что дальше?
Молодой мужик. Поем хором! (Поют хором.)
(Обращаясь к девке.) Пой á la tue-tâte,[19] девка босоногая, лишь временно обутая.
Девка (верещит скрипучим голосом á la tue-tâte).
Старый крестьянин.
Саэтан (страшным голосом). Вон отсюда, гниды серые!
Все трое бросаются на мужиков и выталкивают их. Те поспешно убегают, впопыхах забывая про стоящего слева Хохола. Хохол медленно переворачивается и падает на пол. Слышатся крики, такие, например, как: Господи, твоя святая воля, спаси и сохрани! Люди всей земли, объединяйтесь! В рыло дам! Батюшки!!! – и тому подобные возгласы без счету. Люди Саэтана занимаются мужиками молча, лишь изредка тяжело сопя. Едва все вернулись на авансцену, 1-й подмастерье кричит, не обращая внимания на слова Саэтана.