Ho Ле Люп только крякал и фыркал как неисправный пылесос.
— Стоит уйму денег? — невинно спросил я.
— Хмм! — прокряхтел он.
— Ты сердишься?
Ле Люп не оборачивался, но я чувствовал, как внутри у него кипит и как сжимаются громадные кулаки. Затаив дыхание, я смотрел, как он разворачивается на каблуках.
— Скажи Пух, пусть пошевелит задницей и зайдет ко мне как только появится.
И улыбнулся пустым провалом рта, напоминающим мертвую щель каньона.
Позже в этот день я слышал, как он отдубасил Пух за то, что та слишком громко хлопнула дверью.
После этого я уже никогда не испытывал его терпения.
Солнце почти закатилось, когда Ле Люп закончил свою проповедь, и я покинул укромное местечко в густых зарослях пихт, елей и калифорнийского лавра. В кустах ивняка он замаскировал иллюминацию, и теперь жутковатый красный туман дымился над мрачными водами, распахнувшимися предо мной. Десятка два янки толпились на противоположном берегу с Библиями в руках.
Стелла и Петуния стояли рядом. Янки, будь они дальнобойщиками, баптистами или еще кем, были откровенно презираемы обитателями «Трех Клюк», и к тому же здесь давно привыкли к мелкому мошенничеству, тем более, когда оно приносило немалые деньги.
— Почти то же самое, что дурачить мужика, симулируя оргазм! — заметила Петуния.
Ле Люп добавил:
— На Севере нет чудес. В землях янки слишком тесно для чуда — и господнему семени негде упасть на благодарную почву.
Все энергично закивали.
— Вот почему они слетелись сюда посмотреть на божественное знамение, — встрял Лаймон.
— У нас достаточно чудес, чтобы поделиться, даже с янки, — заявил Ле Люп похлопывая по бумажнику.
И когда янки сидели за обедом, никто не заострял внимание на новом меню, в котором цены вдруг выросли в три раза. И никто не предлагал горько рыдающим янки ломтик лимона или спасительный спрей для их воспаленных глаз, разве что за особое вознаграждение, не такое уж, скажем, и маленькое и довольно бесцеремонно взимаемое.
Разглядывая этих янки-дальнобойщиков, выстроившихся на противоположном берегу болота, я заметил, что все они яростно трут мокрые глаза. Было ли это вызвано проникновенной речью Ле Люпа или же развязанным мешком свеженашинкованного рампа, спрятанным в траве у них за спиной — пусть каждый решает по-своему.
Мое появление все встретили восхищенными вздохами.
Ле Люп наконец определился с моим нарядом для выступления: короткая тирольская юбочка и красные банты в тон. Мери Блаженная сделала мне макияж, используя последние достижения косметики «Мери Кэй». С гордостью дальнобойщика, заполучившего девственницу, я смотрел, как она макает палец в свежераспечатанные банки с тональными кремами, сбросив наземь крышки.
Ле Люп пригласил несколько человек из публики убедиться, что фокус происходит без обмана. Они покидали в воду тяжеленные каменюки, которые тут же всосала трясина. Как только разошлись круги на воде, Ле Люп заговорил, выдержав красноречивую паузу:
— Как видите, джентльмены… — многозначительно объявил Ле Люп.
— Никакого надувательства, — подтвердил один из наблюдателей, и по толпе прошел одобрительный ропот.
— А, может, на этой крошке спасательный жилет? — предположил другой, но ему тут же заткнули глотку.
Лаймон нажал кнопку на кассетнике, и в воздухе немедленно взревело: «Алилуйя, хвала Иегове!». Это был условный сигнал — я поднял руки — и Стелла с Петунией подняли меня.
Я замолотил пятками в воздухе, демонстрируя, что и здесь нет никакого обмана — ни подставок, ни каких-либо других приспособлений для «левитации».
Музыка притихла, и Ле Люп стал читать Писание.
«Мне надо идти, — сказал я себе, — вступить в эти мрачные хладные воды».
— Что бы ни случилось, только не останавливайся, — зашептали мне Стелла с Петунией.
— Главное — всегда вперед, — наставлял Ле Люп. — Никто за тобой туда не полезет, если застрянешь.