Я вглядывался в толпу на том берегу. Янки простерли руки мне навстречу, точно отцы, призывающие чадо сделать первый шаг в их объятия.
Я невольно содрогнулся при столь ярком детском воспоминании…
И вот я сделал решительный шаг в холодную мутную воду и тут же ощутил, что меня засасывает — вкрадчиво, постепенно.
— Иди ко мне, иди ко мне, — раскатывалось эхом над болотами.
Я сделал еще один нерешительный шаг, как только вода добралась до щиколоток. Выдернув ногу, шагнул снова, чувствуя, как с каждой секундой паника овладевает мной все сильнее.
— Иди, тебе говорят! Не останавливайся!!! — донеслось сзади.
Рой москитов зажужжал над ухом, а возбуждение дальнобойщиков достигло пика, когда вода добралась до моих колен.
Один из них, футах в двадцати пяти передо мной, уже опустился на корточки, протягивая руки.
Я выдернул ногу из трясины и сделал еще шаг.
Он одобрительно кивнул и улыбнулся, приветствуя мою неуверенную решимость поскорее добраться до него.
Затем последовала другая нога и, к моему великому удивлению, я по-прежнему держался на поверхности. Подо мной словно плыло большое мягкое облако. Шаг за шагом я шел по воде, направляясь к этому человеку.
Музыка грянула громче. Дальнобойщики приветственно размахивали Библиями и папками, в которых содержались документы на груз и машину. Всеобщее ликование достигло предела и охватило толпу на берегу.
Его карие глаза были совсем рядом, я уже различал их цвет. Оставалось каких-то пять футов до протянутых рук присевшего на корточки человека, и только громкий зычный рев Ле Люпа удержал меня от недостойно торопливого рывка.
Шаг за шагом я чинно двигался вперед, грациозной походкой, приличествующей святой, как мы заранее репетировали перед Ле Люпом.
Осталось переступить два раза — и я в крепких мужских руках. И все позади. Я простил ему долгое отсутствие и даже не спрашивал, как он мог бросить меня и думал ли обо мне все это время, как я — о нем…
Радостный рев толпы был заглушен стуком сердца. Последний шаг — и я на суше, и он здесь, предо мной. Ле Люп завел оглушительное «Аллилуйя!». И вот я протянул руки мужчине, который внезапно подпрыгнул и повернулся, чтобы хлопнуть по ладони другого дальнобойщика:
— Ты проиграл, приятель! С тебя двести долларов!
Он воздел пятерню, ударив еще по нескольким протянутым ладоням, и завопил «Аллилуйя!» и «Мать твою!».
Мне стали пихать документы на груз и машины.
— Я целую неделю мчался сюда без остановок. Благослови это фуфло! — заклинал меня какой-то дальнобойщик, подползая ко мне на коленях.
— И мне… И мой тоже! — взывали другие.
— Джентльмены, — заорал Ле Люп, мгновенно осадив толпу. — Вы можете иметь аудиенцию со Святой Саррой по возвращении в церковь.
Церковью назывался амбар Ле Люпа, с которого теперь посдирали шкуры, выветрив заодно тяжкий сырой аромат берлоги. Деревянные полы были усыпаны опилками и всюду расставлены кадильницы с импортными благовониями, на фанерных дощечках. Зеброполосатые простыни сменились покрывалами, более приличествующими святой. Даже голографический портрет папы Римского был убран с глаз долой.
— Это может смутить членов иных христианских конфессий, — пояснил Ле Люп.
Лаймон завернул меня в громадное полотенце и стал выводить из толпы. Я оглянулся на того человека — как раз в этот момент ему отсчитывал деньги проигравший.
— Ты сделала это, детка, — причитал Лаймон, опускаясь на колени и благоговейно вытирая мне ноги. Впервые мной не овладела тошнота от густого и едкого запаха, исходившего от кулинара.
Я погладил его по спине и провел рукой по коротко остриженному «ежику». В ответ он застонал, в эпилептической судороге вцепившись в мои икры. Я погладил его по плечам, вдоль натянутых как струны сухожилий. Руки у него тряслись — он поднял на меня робкий взгляд ребенка. Глаза были полны слез.
— Я так переживал за тебя… — прошептал он.
— Я тоже, — погладил я его по щеке.
— Эй, два голубка, разворковались, — прошипела мне в спину Пух. — Пора сваливать… а то… — Она мотнула головой в сторону шедшего следом за ней Ле Люпа.
— Пух? Не думал, что ты придешь, — сказал я, искренне удивленный.
— Смотреть твое выступление? Такие штуки обычно у нас проходят раз в год, на Рамповом Карнавале, — Пух подмигнула, и Лаймон поспешно отошел прочь. — Пошли домой. — Пух обняла меня и повета по хлюпающей болотистой почве к «Транс Америкэн» Ле Люпа.
— Пух, мне в самом деле жаль, что все так вышло… — Я вдруг ощутил сильнейшее желание взять ее за руку, но рука оказалась недостижима — она поигрывала каким-то ожерельем или бусами под блузкой.