Я в ужасе вжался в кресло, чувствуя как загорелись свежим огнем все мои ссадины. Я стискивал себя, охватив руками: я уже чувствовал, как начинаю вылазить из кожи.
— Что с тобой?
И я прокричал сквозь оглушительный шум в голове:
— Я… прячусь! — и увидел как пронзительно чистые холодные стержни солнечных лучей вонзились в мою плоть.
Тонкая ниточка молнии просверкнула в огромном черном небе. Я сидел на груде одеял, не сводя глаз с большой стеклянной двери. Стоянка возле бара была забита грузовиками-пикапами. Дождя не было, но отдаленные грозовые раскаты врывались в стрекот кузнечиков и шум из музыкального автомата.
Помню, как подбегал к их кровати: она устраивала шалашик из одеяла, а я забирался к ним — переползал по ней, теплой и мягкой, точно тесто, проваливаясь в пространство меж ними обоими, и гром гремел откуда-то сверху. Мои опекуны, чертовы опекуны, как Сара их называла.
Стеклянная дверь распахнулась, и мужчина в ковбойской шляпе на заплетающихся ногах, навалившись на маленькую желтушную женщину, выбрел на придорожную грязь перед клубом.
— Где эта чертова тачка? — заорал он, отталкивая спутницу в сторону, и зашатался, теряя равновесие.
Я снова смотрю на дверь. Сара затпла туда, как она сказала, в туалет. Уже заметно смеркалось.
— Ни с места, — предупредила она, и я за все это время ни разу не шелохнулся. Только смотрел на дверь, выжидая ее и попутно высматривая на дороге полицейских.
— Смотри, не показывайся никому на глаза — и прячься, если что.
Полицейские уже чуть было не засекли меня. Тогда мы остановились на обочине, и я заснул на заднем сиденье, а она впереди, откинув спинку кресла.
— Мадам, с вами все в порядке?
Она встрепенулась. Луч фонаря скользнул по одеялу. Я затаил дыхание — словно нырнул в глубокое озеро.
— Все в порядке, сэр, все в полном порядке.
— Прошу прощения, вынужден предупредить — стоянки на обочине воспрещены, и в машине отдых не рекомендуется. Может, вам нужна помощь, мадам? — Голос у него был вкрадчиво-услужлив, точно у мальчишек, прибегавших стричь газон перед домом «этих чертовых опекунов».
— Нет, нет, я просто остановилась по пути во Флориду… — Она побренчала ключами в зажигании.
— Мадам, впереди есть недорогой мотель…
— О, благодарю вас. Надеюсь, я его не пропущу. — Машина тронулась с места. — Спасибо, благодарю вас, сэр.
— Счастливого пути, мэм. Желаю благополучной поездки.
Автомобиль выехал на дорогу.
— Все в порядке, — махнула она рукой на прощанье, пробормотав сквозь зубы: — Скотина!
— Не спишь? — дернула она меня. — Я не сплю, и тебе нечего разлеживаться, — заявила она, стягивая одеяло.
Я осторожно поднял голову.
— Молодец, что не стал высовываться, а то бы они быстро тебя сцапали.
Дверца машины открылась, и я встрепенулся от громкого хохота.
— Что, не можешь подождать, пока доберемся?
— Такой расчудесный цветочек, как ты, надо поливать вовремя, а то завянет.
Я так и замер на заднем сиденье.
Когда они расселись, я чуть поднял голову. На водительском месте, где должна была сидеть она, торчала широкая ковбойская шляпа. В салоне разило привычным запахом дыма и пива.
— До тебя не так просто было добраться.
— Они как зайцы разбежались, когда ты купил мне «Джека»[1] и имбирное пиво.
— Еще бы, — хмыкнул он.
Темнота несущейся перед нами дороги затопила машину.
— Дай-ка заглянуть сюда, девонька.
— Для того ты и здесь.
Под их смех я заснул.
Дверной звонок на маленьком сером домишке засиял оранжевым маячком, точно глаз тыквы, с зажженной свечой внутри на подоконнике в Хэллоуин. В ответ раздался надрывно писклявый звонок.
— Проклятье, — громыхнул мужской голос за дверью.
Сверчки оборвали свою песнь, стоило мне выбраться из машины, но тут же, словно не видя с моей стороны никакой угрозы, подхватили еще громче. Я подошел к двери и позвонил еще раз.