— Договорились, — обратился я к трещинам в цементном полу.
Не выпуская моей руки, Эрон стал забираться в тесный ящик. Несколько раз он вздыхал так, что у меня обрывалось сердце. Рука его была мокрой и скользкой — и еще я боялся, что он утянет меня за собой в этот узкий деревянный гроб, пропахший хлоркой. В конце концов он протиснулся: места хватало как раз для того, чтобы встать на колени.
— Запри на щеколду.
Я встретился с ним взглядом: это были странные глаза, в которых притаился животный страх и старческая усталость, и вместе с тем сейчас Эрон казался таким маленьким и бессильным — гораздо меньше и слабее меня. Он сжал губы, растерянно моргая мокрыми глазами. Посмотрев на меня с тоскливой решительностью, он вырвал руку, которую мне отчего-то не хотелось сейчас выпускать.
— Запри, — повторил он.
Я подчинился.
— «Ибо огонь возгорелся во гневе Моем, — забубнил он, — …жжет до ада преисподнего». — Я вытер насухо руку о штаны и опустился на стул… — «и поядает землю и произведения ее…» — Тут я обратил внимание, что у самого пола в конуре проделаны дырочки для вентиляции. — … — «и попаляет основания гор…»
Стены были совершенно голыми, не считая картины в раме, на которой был изображен Спаситель.
— «…соберу на них бедствия…»
Иисус был не на кресте. Вид у него был благостный, и смотрел он приветливо, почти что с улыбкой.
— «…и истощу на них стрелы Мои: Будут истощены голодом, истреблены горячкой и лютой заразою…»
Черный жук медленно подбирался к моей ноге. Подождав, пока он приблизится, я поднял Библию.
— «И пошлю на них зубы зверей…» — Жук внезапно свернулся в комочек. Или это был крошечный шарик, выкатившийся из кельи? — «и яд ползающих по земле». Встав с табурета, я изо всех сил обрушил на жука Библию.
Эрон на миг замолк, затем продолжил:
— «Отвне будет губить их меч, а в домах ужас…»
Опустившись на табурет, я попытался отыскать главу, указанную Эроном.
— «И юношу, и девицу, и грудного младенца, и покрытого сединою старца…»
Раздавленного жука я задвинул ногой под молельный ящик.
Незадолго до появления бабушки Эрон прервал чтение. Я слышал только, как он пыхтит, изредка постанывая: слов почти не было, одни междометия. Он не отвечал на мой стук. Я уже собирался открыть дверь, но вдруг испугался, что он попадет в геенну огненную, а меня за этот проступок там же будут поджидать псы смердящие. Я стал читать за него, вдруг, словно по наитию, обнаружив место, на котором он оборвался. Эрон не откликался, только поскуливал.
Заслышав шаги с лестницы, я тут же схватил Библию и приложил ее к дверце собачьей будки, заклиная зло, таящееся там. Так поступали герои в фильмах о вампирах.
— Кто-то идет, — сообщил я шепотом, уже не уверенный, Эрон там в ящике — или же он превратился в собаку.
И тут в комнату вошла бабушка: я уткнулся лицом в книгу, делая вид, будто усердно читаю.
— Час прошел, — сообщила она с постной физиономией. И постучала по деревянной крышке.
— Марш в ванну. Много было ошибок, Джеремая? — спросила она, даже не поглядев в мою сторону. Склонившись, бабушка откинула щеколду: Эрон зашевелился, подавая признаки жизни. Дверца со скрипом отъехала в сторону. У меня замерло дыхание.
— Джеремая! — рявкнула она.
— Ни одной, он ни разу не ошибся, — поспешил я, вглядываясь в черное отверстие конуры.
— Твоя мать никогда не учила Библии. Она и тебя не довела до ума. — Бабушка нетерпеливо мотнула головой: из будки появилась сначала человеческая нога, затем рука. — Скорее, Аарон. — Она забарабанила по ящику.
Высунулась вторая нога и затем весь Эрон. Он сидел, ссутулившись, перед дверью.
— Тебя ждет задание, Эрон. — Она притопнула ногой.
Он протянул руку, и я поспешил помочь ему встать. Колени у мальчика тряслись: голые коленные чашечки были усеяны какими-то шариками.
— За мной. — Она развернулась и направилась вон из комнаты.
Эрон сделал несколько неверных младенческих шажков следом, щурясь от света. С ног его посыпались буро-зеленые катышки — и я понял, что это. Бабка выключила свет, и оба отправились за порог. На миг задержавшись в темноте, я со страхом уставился в жерло конуры. Протянув туда руку, я ощупал пол. Под рукой что-то зашевелилось, перекатываясь.
— Джеремая! — раздался снаружи властный бабушкин голос.