— Я пыталась помочь тебе. Но вижу, у меня ничего не получилось. Жди.
Дверь захлопнулась, и передо мной взметнулись красные, синие и желтые шаровые молнии. Они кружились по сторонам, зловеще и назойливо потрескивая, готовые взорваться одна за другой — или все разом. Тем временем она уже перешла дорогу и вошла в участок шерифа.
Внутри меня вскрикнули тысячи голосов, и я потерял способность видеть. Передо мной был только деревянный электрический стул с проводами, пустой, ожидающий, с блестящим тускло-серебристым рубильником. И смеющиеся лица вокруг, поддразнивающие меня, издевательские, и Рогатый с окровавленными вилами. Я вжался лбом в приборную панель. Мама говорила, что еще маленьким ребенком я мог колотиться головой день и ночь напролет. Поэтому меня заряжали в специальный аппарат, чтобы я щелкал лбом орехи. Я доводил ее до исступления, рассказывала она. Это Сатана боролся за мою душу. Я бился головой так, что ей приходилось закрывать шкаф.
— А ну-ка прекрати! — сильная рука схватила меня, вжимая в сиденье. Огромная волосатая ручища шерифа, просунулась в окно, сжимая мое плечо. Мать стояла рядом.
— Вот видите — я совершенно не могу с ней совладать, она не хочет ходить в школу, — говорила она. — Ей уже пора быть в четвертом классе. Без проблем у нас не получается.
— Давно вы в городе? — спросил он суровым голосом.
— Месяц.
— Ну, что ж, у нас есть классы для трудных подростков. Вы живете с Келвином Рейсом?
— Да, сэр, — заискивающе отвечала она.
— Значит, говорите, домашнее обучение? Посмотрим, что я смогу сделать для вас.
— Буду очень признательна, сэр.
Могучая рука отпустила меня. Он побрел прочь. Сев в машину, она достала зажигалку.
— Я уговорила его не забирать тебя. Я буду сражаться с Сатаной за твою душу, чтобы сделать тебя хорошим, понятно?
Я усердно закивал. Мы оба уставились на пустынную грязную дорогу, окаймленную деревцами, за ветровым стеклом.
— Тебя следовало бы наказать.
Я снова кивнул, соглашаясь, цвета усмирились. Буйство красок улеглось, мое зрение прояснилось.
— Или смотри — мы можем просто перейти дорогу, до участка рукой подать — сдадим тебя…
Я ожесточенно потряс головой, отказываясь от такого предложения.
— Ну, что ж, тогда… вытаскивай свой причиндал. — Голос ее был спокоен.
В желудке екнуло, и я чуть было не опростался, с усилием подавив позыв, рвота не улеглась в желудке, а стала допекать его нестерпимым огнем.
— Вынимай, что там у тебя в штанах!
Зажигалка щелкнула. Трясущимися руками я стал расстегивать молнию.
— Руки убрал.
Я икнул от страха.
— Хочешь туда? — грозно спросила она, указывая на домик шерифа.
Я затряс головой и спрятал руки под бедра, как уже делал множество раз. Как только ее руки забрались мне в штаны, я с ужасом уставился на бродячего пса, вынюхивающего у обочины в поисках еды. Ее красные ногти хищно блеснули над моей выставленной наружу плотью.
Склонившись, она шепнула мне на ухо:
— Думаешь, Келвин позволит тебе остаться, если узнает, что у тебя есть такая маленькая дрянь? — Руки ее пришли в движение. — М-м, а?
От нее пахло чем-то неуловимо похожим на детскую пудру. Я затряс головой.
— Думаешь, если ты станешь рассказывать всем, что ты мой незаконнорожденный сын — от этого станет лучше?
Я снова неуверенно покачал головой.
Похоже, истощавшему скелетоподобному существу удалось отыскать себе пропитание. Ее пальцы сноровисто работали, довершая гиблое дело. Ощущая свою погибающую плоть, я пытался мысленно представить себе электрический стул и геенну огненную одновременно.
Я всхлипнул.
— Ты что, в самом деле, воображаешь, что мясник так и отдал бы нам обрезки, если бы знал, что ты не маленькая хорошенькая девочка? Девочка, а носишь корень зла.
Огонь сжигал меня заживо, камни сыпались на мою плоть, и все смеялись. Только ее пальцы двигались вкрадчиво и успокаивающе.
— А теперь посмотрим, какой ты плохой и злой на самом деле. — Ласки прекратились. — Ты не выдержал испытания, — сурово произнесла она.
Я взглянул и увидел, как все преобразилось, — зло выпирало из меня огнедышаще красной плотью, восстав и посылая меня прямиком в ад.
— Итак, ты хочешь стать другим, а таким ты себе не нравишься.
Слезы градом покатились по лицу, когда я замотал головой.
— Жалость к себе — еще одно подтверждение непокаянного греха.
Зловеще щелкнула зажигалка. Ее пальцы с красными ногтями блеснули в полумраке.
— Ну? — Она выжидательно посмотрела на меня.