— Эй, — она стала притормаживать. — Слушай, мы, кажется, пропустили поворот?
— Нет! — закричал я.
Рука ее взлетела быстро, точно в фокусе, превращаясь в кулак, и ткнула меня, довольно чувствительно, в бедро. Я тут же стих. Она продолжала притормаживать. Деревья выводили к россыпи камней и кустарнику.
— Где мы теперь? — спросила она голосом, уже ничуть не похожим на впавшую в истерику Гретель. Я неохотно развернул карту.
— Поворот должен быть где-то впереди. Мы еще не доехали.
— Ты что себе думаешь! — снова ткнула она меня кулаком.
Я старательно сложил карту.
— Что такое? — спросил я как можно спокойнее.
— Не прикидывайся, — сверкнула она глазами. — Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.!
Я неуверенно улыбнулся ей и вздохнул.
— Я не собираюсь сбить тебя с дороги, если ты это имеешь в виду. Поворот впереди, — пробормотал я, поднимая стекло.
Теперь перед нами проносилась пустота: полынь, перекати-поле и голая песчаная равнина.
Я забрался за спинку ее кресла, пристроился, точно в колыбели, там, где оно плавно изгибалось. Но небо все равно нависало надо мной, на нем не было ни одной облачной тени. Словно большое увеличительное стекло, сквозь которое меня рассматривал Бог.
— Видишь огни? Вон там город, мы сбились в сторону. Там он меня ждет. Ох и повезет сегодня кому-то, ох, повезет… — она забарабанила пальцами по панели.
Я съежился, прижимая к себе аккуратно сложенные карты, в которых больше не было необходимости.
— Но в этот раз повезет не какому-нибудь пьяному ковбою вроде Дуэйна, помнишь его? — рассмеялась она. — Нет, теперь я заполучу женатого профессионала. — Она причмокнула.
Я стал подкручивать ее сиденье, опуская спинку вниз.
— Получишь нового папочку! Пора тебе устроить взбучку, — пробормотала она. — Как раз самое время.
Я вжался лбом в холодную искусственную кожу, чувствуя, как мама налегает спиной.
— Да ты же, наверное, проголодался! — Я окунулся в тошнотворный запах винилового кожзаменителя. — Пончики свои уже слопал?
Я усмехнулся про себя и залез под сиденье. Оттуда я достал сплющенный рулет с вареньем и выставил перед собой. Спирали его закручивались как на мишени. Желудок заурчал, откликаясь на прилипчивый аромат.
— Что не доел? Ты же голодный. — Она поправила зеркальце, чтобы лучше меня видеть.
— Хочешь? — Я покрутил рулетом, но ответа не получил.
— Наверняка же голодный.
Я снова поманил ее рулетом, чувствуя голодную резь в животе.
— А я чувствую волчий голод! Большой сочный бургер — вот что бы меня сейчас спасло, побольше жареной картошки и кетчупа… как ты на это смотришь?
Я зажмурился и внутренне напрягся, точно солдат, наступивший на противопехотную мину. На миг в желудке все унялось.
— Ну, давай, поднимайся, что там застрял!
Она больше не спрашивала, куда ехать.
Я взобрался на сиденье с ногами и уставился на распахнувшийся перед нами пейзаж, напоминающий размытый засвеченный снимок. Глазу не на чем было зацепиться, как-то запечатлеть происходящее — все проносилось словно бесконечное песчаное море.
— Через милю должен быть дайнер, — сказала она вдруг. Ее глаза неотрывно смотрели вперед. Она уперлась взглядом в дорогу, думая только о Вегасе. Я раздвинул ноги по сторонам. Она включила магнитофон. — Обожаю эту песню. Это же «Убитые Кеннеди»!
Она стала подпевать:
— «Яркий огненный город…»
Я стал поднимать над сиденьем расставленные ноги.
— «Окатил мою душу…»
Я посмотрел на нее в зеркале, как она раскачивает головой направо и налево, вид у нее был как у ребенка, потерявшегося во сне.
— «Окатил мою душу…»
Я почувствовал, что больше сдерживаться не могу. Мои внутренности действовали по собственному произволу.
— «Ог-нем…»
Я ждал, не мигая уставившись в зеркало.
— «Вива Лас-Вегас, Вива Лас…»
Она повела носом.
— Ты, что ли, испортил воздух?
Она бросила взгляд на меня в зеркале. Я улыбнулся.
Она фыркнула:
— А ну прекрати!
Я вспомнил фильм, в котором герой держит ладонь над огнем в доказательство выдержки и верности.
— Сукин сын, чертов ублюдок!
Она обернулась, продолжая рулить, и я тут же спрятал руки под себя.
— Хочешь все испортить, опять! — всхлипывала она, и удары посыпались мне по ногам, груди, животу — всюду, где ей удавалось достать. — Ты всегда так, всегда. Я тебе жизнь отдала, а ты!
Я продолжал бессмысленно ухмыляться, когда почувствовал, что-то плотное навалилось на нас, прижимая ее ко мне.
— Я всем для тебя пожертвовала, неблагодарный!
По ее лицу заструились слезы. Я придвинулся поближе, становясь доступнее для ударов. Прикусив губу, я продолжал улыбаться.
— Поганый выродок! — Она продолжала вести машину, тыча в меня кулаком и то и дело оглядываясь на дорогу. — Я так старалась, столько потеряла ради тебя.
У меня вырвался невольный смешок, и внезапно впереди вспыхнул белый неон дайнера «Долли», озарив ветровое стекло и весь салон с ее летящим для удара кулаком, точно луч проектора из будки киномеханика.
Молча она отвернулась, вытерла нос рукавом и заехала на парковочную площадку. В наступившей тишине хруст гравия прозвучал подчеркнуто громко. Я сидел, бессмысленно ухмыляясь.
— Но ты же наверняка проголодался.
Внезапное изменение тона было привычным, но все равно настораживало. С какой-то холодной заботливостью звучал ее голос, точно старательно разутюженный, без складочки, без морщинки.
Она вышла, открыла багажник, порылась там и, обошла машину с моей стороны, открыв мне дверь.
— Сходи, милый, приведи себя в порядок, — она вручила мне пакет с моими вещами и как-то отчужденно потрепала по затылку. — Вот тебе десять долларов, купишь нам по гамбургеру, договорились?
Она шмыгнула носом и снова утерлась, отводя глаза в сторону Я ступил на серый гравий и на мгновение заглянул ей в глаза: взор ее был прикован к огням Лас-Вегаса.
— Я пока заправлюсь на «Шевроне» — мотнула она головой. Рука ее выскользнула из моей ладони, и она поощрительно похлопала меня по спине, с некоторой настоятельностью, словно поторапливая.
Неуклюже переступая, я, как робот, направился в указанную сторону. Она что-то напевала, усаживаясь в машину. Я продолжал идти, бессмысленно улыбаясь. Вот она включила зажигание. За витриной ресторанчика люди, залитые желтым искусственным светом, беседовали, смеялись, ели. По ногам у меня с каждым шагом текло все больше мочи.
Сзади скрипнули протекторы, выстрелив гравием. За витриной какой-то ребенок запихивал вилкой пирожное в рот. Колеса скатились на асфальт.
Я оглянулся: улыбка намертво приклеилась к лицу, когда я смотрел вслед рванувшему с места автомобилю.
Я замер, согнувшись, словно от удара в живот, и смотрел, не дыша, как габаритные огни проплыли мимо заправки «Шеврон», не задерживаясь, и умчались, словно бесплотный дух, по ночной трассе.
Красно-оранжевые огоньки постепенно уменьшались — пока не исчезли совсем.
Метеоры
— Ну что встал как вкопанный — забыл, зачем мы сюда пришли? Хочешь, чтобы на тебя упал метеорит?
Я кивнул, отступив, чтобы сохранить равновесие, — взгляд мой был устремлен в пустынное небо, напоминавшее демонстрационный купол планетария.
— Я, между, прочим, задала вопрос. Не думаю, что ты в самом деле стараешься этого добиться. Тот, кто хочет, чтобы его ударило метеоритом, должен стараться. Под лежачий камень вода не течет.
Я слышал, как она обиженно расхаживает возле машины. И оттягивал до последнего момента, не хотел смотреть в ее сторону: на темный силуэт, бродивший в сгущавшихся сумерках.
— Сара, я правда пытаюсь. Клянусь. Я делаю все, что могу.
— Он не женится на мне, если у тебя не получится. — Она покачнулась и переступила, чтобы сохранить равновесие.
— Сара, ты будешь жениться в белом платье?