Матушка Шапиро опекала многих, но испытывала особую нежность и симпатию к Саре. Бывая в дайнере, мне случалось видеть, как Сара сидит, уткнувшись в необъятные телеса Матушки Шапиро, обтянутые гавайским «муму», и поглощает банановое мороженое, в то время как та расчесывает ей кудри.
— Его имя «Глэдинг Грейтфул ИТД…» ИТД прописными буквами с тремя точками на конце — как будто буквы отбрасывают тень, — поведала ей Матушка Шапиро, когда они валялись на ее овальной постели, свернувшись калачиком под венгерскими одеялами на гусином пуху. Сара мне сама потом рассказывала. Она дразнила меня, зная, что я горячо завидую ее протекции у Матушки — да и, честно говоря, завидовал не я один. Поэтому я старательно делал вид, будто не слушаю, то и дело рассеянно переспрашивая, пока Сара не выходила из себя и не замолкала, посулив, что больше я черта с два что-нибудь от нее услышу. Тогда я уже сам заклинал ее сообщить, что же говорила Матушка Шапиро.
— Она видела водительские права Глэда, — наконец сдалась Сара, когда я ее все-таки уломал. — Шериф ей показывал — он никак не мог поверить, что может существовать такое имя.
Сара любила пересказывать сплетни, когда бывала под мухой. И я терпеливо дожидался таких моментов — впрочем, долго ждать не приходилось.
— Один миссионер решил обратить его прабабку в христианство. Он учил ее, как снискать радость и любовь Христа. — Сара затряслась от смеха — этот особый, рассыпчатый хрипловато-грудной вибрирующий смех она переняла от Матушки Шапиро. — В своих утешениях он зашел так далеко, что… — Она снова рассмеялась, содрогаясь всем телом, точно это были жирные телеса Матушки. — И вот, спустя девять месяцев родился первый Глэдинг Грейтфул — «Рад Благодарный».
Я придвинулся плотнее, пока не уперся боком в Сару, и осторожно прильнул к ней, опустив голову на плечо. Мы сидели вдвоем в темной комнате, лишь изредка освещаемой фарами проезжавших тягачей. Ноги я сунул под покрывало в оческах, медленно, точно краб в песке, подбираясь к ней. Так мы и лежали рядом, пока не засыпали.
— Вот бы у меня была кожаная юбка и своя косметичка на «липучке», — поведал я Глэд у, делясь своими мечтами.
— Это еще не перспектива, — ответил он, хлопнув ладонью по столу.
Мы приступили к тренировкам. Я хотел рассказать Глэду, что уже немало повидал и достаточно провел времени с дружками и мужьями Сары. Если бы мои услуги оплачивались, я давно бы мог купить ферму с аллигаторами. Но Глэд объяснил, что я должен избавиться от дурных привычек, усвоенных в результате наблюдения за пьяными проститутками.
— Ты должен с ходу угадывать желания клиента, с первого взгляда, когда его еще просто потянуло на развлечения, а не когда он уже залип на тебя. Тогда у него глаза точно у обиженного ребенка, — рассказывал он, поцеживая клубничный коктейль. При этом он восседал в одном из своих бесформенных кресел-подушек, набитых пластмассовыми шариками. — Ты должен научиться слушать. Волшебство енотового пениса в том, что он помогает любить профессионально.
Днем я брал уроки у мальчиков Глэда, с трогательной нежностью относившихся друг к другу. Все они были «бакулум», что, по словам Глэда, на латыни означало «посошок».
Я учился раскатывать презерватив одними зубами, так, чтобы клиент ничего не почувствовал в темноте. Мы даже соревновались с Сарой, заглатывая по очереди морковку и отмечая зубами предел погружения. При этом главное было не рассмеяться. Сара постоянно выигрывала.
— Ты просто старше, и глотка у тебя больше, — возмутился я как-то — и получил такую оплеуху, что искры из глаз посыпались.
— Никогда не называй меня большой и старой, — сказала она и, плача, выбежала вон.
Я научился приемчикам вроде набрызгивания освежителя на запястье, так что если твой партнер не блистает чистотой, можно вдыхать запах свежей мяты и думать о снежных Альпах, не замечая аммиачного смрада, который вызывает в памяти лишь грязные стульчаки в уборной.
Я научился пудрить мозги тем, кто любит кружевное белье.
— Это труднее всего, — рассказывал мне Пирожок. Пирожок был метисом — его мама происходила из типичной китайской семьи, жившей согласно традициям Поднебесной. У них был свой ресторанчик в китайском стиле, где-то в отрогах Аппалачей. Очевидно, его родительница спуталась с негром — для всей семьи это было катастрофой. Мальчишку прятали, и жил он впроголодь, изо дня в день питаясь одной зеленой стручковой фасолью и горькими арбузами. Все, к чему он стремился в жизни — это стать настоящей японской гейшей, и, как только стал постарше, чтобы в одиночку путешествовать автостопом, обосновался в Сан-Франциско. Потом он вернулся домой, к своей умирающей двоюродной бабке Вьет Я, единственному близкому существу на свете. Бабка разрешала ему носить женское белье и читать доставшуюся ей в наследство запрещенную книгу про великих гейш. Вьет Я умерла, и теперь Пирожок работал на Глэда, откладывая деньги на возвращение в Сан-Франциско, где собирался открыть мужскую школу гейш.
— Надо внимательно слушать, — рассуждал Пирожок, плавно жестикулируя, словно рисуя кремом по воображаемому торту, — человека, уделяющего особое внимание одежде. Может быть, он хочет подчеркнуть свою красоту — продемонстрировать тебе, до чего он неотразим в розовых трусиках, и как классно скользит шелк, если его погладить по ним. А, может, он хочет почувствовать себя лесбиянкой и заняться с тобой любовью на женский манер, как будто вы две подружки. — Волнообразным жестом Пирожок изобразил в воздухе иероглиф, символизирующий обоюдоженскую любовь. — А вдруг джентльмену захотелось оказаться в шкуре гадкого мальчика в коротких штанишках, которого надо выпороть, поиздеваться над ним как следует, унизить. — Трясущимися коленками и испуганным лицом Пирожок тут же умело изобразил данное состояние. — Тогда ты можешь заработать на этом, уговорив его заказать еще один «посошок» для большего развлечения.
Кивнув, я торопливо записывал советы в блокнот, выданный Глэдом для занятий.
— Джентльмены часто стесняются признаться, кто они на самом деле — трансвеститы, транссексуалы, вуайеры, эксгибиционисты или еще что-либо в этом роде. И по одним розовым трусам этого не поймешь — тут может быть все что угодно. Ты сам должен угадывать их скрытые желания. — Пирожок откинулся в кресле, набитом пластмассовыми шариками, которое, удобно проминаясь, принимало любую позу. Он окинул меня изучающим взором; раскосые глаза были обведены жирной черной тушью. — Твоя работа в том, чтобы определить, кто чего стоит, и кого они хотят в тебе видеть: если женщину — будь с ними ласков и податлив, а если они желают насилия, то постарайся выяснить, какого именно? — с пониманием или с жестокостью? Если унижения — то полного или сочувственного? И так далее. Надо различать оттенки.
С мудрой улыбкой гейши он посвящал меня в секреты профессии.
— Чем быстрее ты научишься это понимать, тем быстрее прославишься.
Пирожок был уже знаменит. Трансвеститы приезжали за ним аж из самого Антигуа, что на Карибском море. Но меня не интересовало досконально разбираться, кто из мальчиков чего стоит. Вполне хватало енотовых косточек на шее, чтобы понять, кто есть кто. Чем лучше проститутка, тем крупнее кость. Говорили, самые большие амулеты Глэд изготавливает с помощью зубного скотча, обматывая его вокруг сравнительно небольшого пениса, пока он не обретает внушительные размеры. На шее у Пая висело то, что вполне соответствовало его заслугам. Большой и настоящий.
— Ты готов к первому свиданию, — заявил Глэд спустя два месяца после начала занятий.
Я уже месяц как не ночевал в мотеле, торча постоянно в трейлерах или ошиваясь возле тягачей, Сара куда-то смоталась с новым кавалером — инспектором по грузоперевозкам, так что она долго будет высасывать из него соки, ведь это народец зажиточный. Все равно я чуть не каждый день заглядывал в номер, не вернулась ли она. Пластмассовый дипломат исчез, но пузырьки с солями и гелями по-прежнему стояли в ванной, оставляя надежду на скорое возвращение хозяйки. Я уже мечтал, как поставлю рядышком на полке свои флакончики — к тому времени как она вернется, это обязательно произойдет.