И тут стало происходить нечто странное и непонятное. Сначала пришел швейцар и, протягивая ему квитанцию, просил почему-то не волноваться и обещал, что все будет в целости и сохранности. А что, собственно, у него красть?.. Потом зазвонил телефон: оператор сообщила, что соединить его не может, поскольку в Москве нет номеров, начинающихся на девятку. Довод, что звонит он не куда-нибудь, а себе домой, ее не убедил. Словом, дурдом полный!
Старый “Рубин” принимал только две программы: по одной с чудовищным искажением цвета показывали мультфильм, по второй — нечто документальное. Андрей вынул из сумки несессер и отправился в ванную. Уже бреясь, прислушался к доносившимся из номера звукам, и что-то его насторожило. Он вышел в комнату, посмотрел на экран. Документальный фильм уж слишком изощренно и долго издевался над советской системой. Неведомый автор как бы воспроизводил блок теленовостей во всей их дебильности; даже Балашов появился с его знаменитой интонацией: “И о погоде…”. На душе стало совсем тревожно. Это была еще не догадка, а ее робкая тень, но мысли в голову лезли нелепые и чудовищные. Чтобы отвлечься, Андрей заставил себя вернуться в ванную, добрился, протер щеки лосьоном. “Я просто не выспался, — подумал он. — Это глюки, как любит говорить Олежка”. Надевая свежую рубашку, увидел квитанцию, прочитал. Из нее следовало, что деньги взяты на хранение. “Не ве-рю! — хотелось кричать ему. — Все равно не верю!”
Спустился в холл, чтобы купить газеты, но их не оказалось. Спросил, почему? Потому что все раскупили, ответила киоскерша. А журналы? И журналы. Спросил, сколько стоят сигареты “Столичные”. Шестьдесят, ответили ему. Шестьдесят чего? Девушка пристально посмотрела на него, не понимая, то ли пристает, то ли просто придуривается. Андрей протянул ей четвертной, она отсчитала сдачу. И тут же земля поплыла из-под ног.
— Вы меня просто убили, — выдохнул он.
— Это чем же? — игриво спросила та, посчитав, что все-таки пристает.
Андрей не ответил. Он находился в таком ступоре, что уже ничего не видел и не слышал. Киоскерша еще что-то говорила, потом достала из-под прилавка свернутую трубочкой газету, заговорщицки попросила:
— Только здесь не читайте, хорошо?..
“Комсомолку” он развернул уже в ресторане, на первой полосе стояла дата — 29 июня 1970 года. После нескольких рюмок коньяка первый шок вроде бы прошел, но ирреальность происходящего в голове по-прежнему не укладывалась.
Если бы он не был человеком науки… Впрочем, это ничего не меняло. Галлюцинациями он никогда не страдал, да и слишком реален и подробен этот мир, чтобы показаться бредом. Как жаль, что он не любил фантастику, возможно, там описана подобная ситуация, и было бы хоть немного понятней, как себя вести и чего ожидать. Но даже в этих идиотских романах, насколько он себе представляет, всегда есть какая-то сила, перемещающая человека: машина времени, магический кристалл, сделка с дьяволом, наконец.
А как лично он сделал этот скачок на двадцать три года назад? Кто его забросил? Зачем?.. Вопросы задавать некому. Цели и мотивы не известны. Задачи — тоже. Им овладело некое чувство брезгливости, как при неверно поставленном эксперименте. Если на него возложена какая-то миссия, то он не будет в этом участвовать из принципа: мир нуждается не в переделке, полагал он, а в познании. Может, это ответ неведомых сил на его подспудное нежелание ехать в Америку? Но тогда при чем здесь жена, дети?.. С ними-то за что разлучили, ведь это единственное, что у него было в жизни. Оператор межгорода прав: телефонов на девятку в Москве действительно еще нет. И детей у него нет, они еще не родились. Сандра заканчивает девятый класс, а сам он… Правильно, в семидесятом он закончил школу. Ну что ж, раз такое дело, не мешало бы посмотреть на себя семнадцатилетнего; когда еще представится такая возможность?..
Родителей своих Андрей почти не помнил, оба были геологами и погибли в экспедиции, когда ему было четыре года: их завалило при горном обвале, да так, что и следов не нашли. История, впрочем, была довольно темной, и тетка, которая его воспитывала, как-то проговорилась, что родители к тому времени были уже в разводе, и будто бы отец его не погиб, а просто исчез под шумок, чтобы не платить алименты. Как там оно было на самом деле, Андрей так никогда и не узнал, но ему, помнится, хотелось, чтобы отец был жив и чтобы они когда-нибудь встретились; он много и с разными вариациями фантазировал на эту тему, но отец так и не объявился.
Впрочем, несмотря на кажущееся сиротство, детство у него было вполне нормальным. Как у всех. Разве что способности к точным наукам проявились достаточно рано. Он упорно их стал развивать, побеждал на всякого рода олимпиадах, и к девятому классу уже прекрасно знал, кем хочет быть, где, как и чему для этого надо учиться.