Горбовский умён, чертовски умён, думал Сикорски, возвращаясь к себе домой. Он отлично понял всё, что я хотел сказать. Что же касается остальных – надеюсь, они тоже меня поймут. Со временем. В конце концов, дураков в Мировом Совете нет, и никогда не было.
…В том же две тысячи сто тридцать седьмом году произошло ещё два очень разных события. В далёкой звёздной системе ЕН 9173 группа Следопыта-археолога Бориса Фокина, работавшая в составе экспедиции Геннадия Комова, исследовала развалины сооружений на безымянной планете. И среди этих развалин, в подземном зале был обнаружен странный предмет, названный «саркофагом». Внутри него находились тринадцать оплодотворённых человеческих яйцеклеток. Открытие это произвело впечатление разорвавшейся бомбы, и все сведения о нём были сразу же строго засекречены, благо «секретный прецедент» – операция «Зеркало» – уже имел место.
А на Земле родился Максим Каммерер, и сведения о рождении мальчика засекречены не были. Впрочем, сведения эти мало кого интересовали, разве что счастливых родителей да их близких друзей и знакомых.
ГЛАВА ВТОРАЯ. ИСКАЛЕЧЕННЫЙ МИР
2152 год
Планета была красивой.
Окутанная густым слоем облаков, издали она казалась снежком, брошенным озорной рукой шаловливого юного бога в чёрную вселенскую тьму забавы ради, и чтобы темнота эта стала хоть чуть-чуть светлее.
С орбиты, по которой вращался базовый спутник КОМКОНа – исследовательский и наблюдательный центр экспедиции, работавшей здесь четвёртый год, – белая планета уже не походила на снежок. Отсюда, с относительно близкого расстояния, она выглядела куда более внушительной из-за своих размеров – её огромный диск занимал почти всю полусферу, и только по краям его видны были звёзды. Облачная завеса была добротной – ни просвета, ни даже намёка на просвет, сплошная клубящаяся белая масса, скрывавшая твердь.
«Красиво, – думал человек, стоявший на панорамной палубе, откуда планета видна была без всяких приборных ухищрений. – И загадочно. Жаль только, что под этими белыми облаками, на вид такими мягкими и пушистыми, грязь и серость – радиоактивная серость, – и небо этой планеты с поверхности кажется тусклым и серым, словно равномерно размазанная грязь. И всё-таки жаль, что мне надо улетать – привязался я к этой больной красавице, да. Можно даже сказать, влюбился. Эта не первая моя планета, но кто сказал, что первая любовь – самая сильная? Нет, настоящая любовь приходит не сразу… Саракш – это самоназвание, оно вошло в наши каталоги, и это правильно: наши названия мы даём необитаемым мирам, а этот мир обитаемый, и у него уже есть имя. Только вот обитатели его оказались не слишком рачительными хозяевами – видел я, во что они превратили свой дом. Может быть, это оттого, что они никогда не видели звёзд, и даже не знают об их существовании? Люди тысячи лет смотрели в звёздное небо и мечтали, а если звёзд не видно, какие тут могут быть мечты? И родилась у аборигенов Саракша уродливая космогония – уникальная, аналогов которой нет ни у одной из известных нам инопланетных разумных рас: бесконечная твердь под ногами и тусклый Мировой Свет, замкнутый со всех сторон в тесную каменную клетку, откуда, как ни старайся, не улетишь. Вывернутый мир – мир наизнанку. Неудивительно, что мозги у людей этого мира тоже вывернутые…».
– Прощаетесь, Атос? – раздалось за его спиной.
Михаил Сидоров стремительно обернулся. Он уже знал, кто это – узнал по голосу, – да и кто ещё мог обратиться к нему по прозвищу, кроме старых друзей (которых здесь не было) и Рудольфа Сикорски, начальника экспедиции и (что гораздо более важно) главы Комитета Галактической безопасности, созданного десять лет назад. И он не ошибся – рядом с ним действительно стоял Экселенц, подошедший бесшумно, словно хищник на мягких лапах (была у него такая манера).
Сколько ему лет, Михаил не знал, но с момента их первой встречи (и по словам тех, кто знал Сикорски ещё тридцать лет назад) Экселенц ничуть не изменился. Он оставался всё таким же – сутуловатым, долговязым, жилистым, лысым и внешне неуклюжим. Именно внешне – молодые, но уже опытные Десантники, прошедшие Яйлу и Пандору (были такие ребята в составе экспедиции), внимательно следили за тем, что выделывает их начальник экспедиции в спортивном зале орбитальной базы, и мало кому из них удавалось выстоять против него в спарринге. Да, медицина Земли двадцать второго века раздвинула рамки «эффективного функционирования человеческого организма», однако «феномен Сикорски», как называли его в КОМКОНе, далеко выходил за эти рамки. Сидоров и Сикорски работали вместе три года – исследования Саракша начались ещё в сорок восьмом, сразу же после открытия планеты Августом Бадером, – но за все эти годы Михаил (далеко уже не мальчик) так и не излечился от чувства робости, охватывавшего его всякий раз при общении с Рудольфом. Правильно говорят в Галбезе: «Экселенц – это не прозвище, это титул».