Фредди. Что? Не веришь? Говоришь, не веришь? Ты, говоришь, беспокоишься и ты, говоришь, сейчас мне не веришь? Ладно, вот, сама увидишь. (Поворачивается к отцу. Говорит громко и еще медленнее, чем обычно, так, словно Йович глухой.) Папа, папочка, я кое-что хочу тебе сказать, знаешь, я — гомосексуалист…
Дада. Фредди!!!
Фредди. Дада, теперь подожди, ты хотела убедиться, и сейчас ты убедишься. Значит, папа, я тебе сейчас говорю, что я, значит, трахаюсь с мужчинами. Каждый, значит, день. И ты бы сейчас, если бы был нормальным, я имею в виду, если бы ты был таким каким был, то ты бы встал и меня, значит, убил. Вот прямо здесь, у меня на террасе. Задушил бы меня голыми руками, как ты мне однажды и пригрозил. Но так как ты сейчас совсем не понимаешь, что я говорю, потому что твой мозг больше вообще не работает, я имею в виду, что легкие у тебя работают, сердце у тебя работает, мочевой пузырь у тебя работает, но мозг, черт побери! не работает, а раз не работает, ты мне сейчас ничего и не сделаешь. Я имею в виду, ты меня не убьешь, черт побери!
Даже когда Фредди произносит сильные слова, ругательства, оскорбления, он их как-то смягчает. Так что, когда он говорит «черт побери», это выглядит как «значит», а «значит» у него звучит как «извини». Попробуйте заменить. Наконец Фредди замолкает, молчит и Дада, и их отец молчит, он вообще не реагирует. Он пристально смотрит в какую-то свою даль, время от времени издавая что-то вроде фырканья, и это все. Он действительно выглядит как отключившийся. Через некоторое время Фредди делает вывод.
Фредди. Видишь.
Дада. Как ты груб.
Фредди. Я просто хотел тебе продемонстрировать. (Независимо от того как Фредди держится, он тоже взволнован. С отвращением бросает взгляд на свою тарелку. Потом перекладывает еду из нее в тарелку отца.) Вот тебе еще немного.
Дада (ей становится жаль отца, и она больше не притворяется). Папа, ну поешь хоть чуть-чуть. За меня. (Йович смотрит куда-то вдаль, в пустоту своего разума.) Папа… Как это так, Фредди? Он что, действительно нас не понимает?
Фредди. Не знаю, почему ты не хочешь мне поверить?
Дада. Но за ним же тогда кто-то должен смотреть!
Фредди. Так и смотрят, врач и две сестры. В доме престарелых, там, Дада, где твой отец и живет уже два года, если ты забыла.
Дада. Я? Забыла? А кто, по-твоему, за это платит?
Фредди. Ну, за май и июнь не платил никто, потому что ты забыла.
Дада. Не забыла, а не могла. Мы сейчас в особом положении. Я жду ребенка, а ты хоть представляешь себе, как это дорого?
Фредди. Ну, честно говоря, не представляю. Дать тебе в долг на аборт? (Скалится.)
Дада. Знаешь что, это вообще не смешно. Даже противно.
Не смешно, в сущности, и Фредди.
Фредди. А сказать тебе, что в самом деле противно? Сказать? Противно это когда вот этот, сидящий здесь мой и твой отец обосрется, и я должен его мыть и переодевать, я, а не ты, Дада! Вот что противно! И он пользуется любым случаем, чтобы сбежать из этого своего вонючего дома престарелых, где даже нет дежурного у входа, где всем на все наплевать, и весь засранный он тащится ко мне. И звонит в мою дверь, а не в твою, Дада!
Дада (не знает, что сказать. Потом спохватывается). Все-таки. Видишь, что-то он понимает. По крайней мере, может сам придти. А это ты чем объяснишь?!
Фредди. Это я объясню тем, что он не знает твоего адреса.
Дада. Ты же знаешь, Милан не разрешает, чтобы папа к нам приходил.
Фредди (кривится от смеха. Сейчас вполне искренне). Милан не разрешает?! Милан что-то не разрешает?! Я тебя умоляю…
Дада. Я серьезно тебе говорю. Ты не представляешь, каким он может быть несговорчивым!
Фредди (резко серьезнеет). Ладно, Дада, не говори глупости.
Дада (жеманится). Кроме того, я беременна.
Фредди. И что из того, что ты беременна? Что из этого?! Ты же не инвалид, ты не ранена на фронте!
Дада. Ты сегодня такой противный…
А Фредди гораздо больше, чем противный. Во-первых, он на грани истерики, а во-вторых, он прав.
Фредди. Если я скажу, что папа приходит ко мне, а не к тебе, ты ответишь: «Да, но я беременна!». Если я скажу, что каждый раз, стоит мне открыть дверь моей, а не твоей квартиры, я вижу, что он стоит на лестнице и ждет, что я открою эту сраную дверь, ты ответишь: «Ох, это действительно неприятно, но я беременна!». Если я скажу, что вообще не могу жить своей собственной жизнью, жить так, как я сам хочу, по-своему, так как я сам выбрал, несмотря на то, что вот он годами в лицо презирал меня, ты скажешь: «Да, это страшно, просто страшно, но Я БЕРЕМЕННА!»!!! (Дада молчит.) И что из того, что ты беременна? Что? Это был твой выбор, ты имела на него право, а я просто хочу иметь точно такое же право на свой собственный выбор и на свою собственную жизнь!!!