Вот так обстоит дело с этой женщиной. Даже при всем желании трудно чувствовать себя в ее обществе комфортабельно. Максим хотел бы вырваться из этого кошмара.
Макс. Да. Слушай…
Надежда (Надежда не слушает Максима). Потом я вдруг замечаю свисающую из гроба тонкую прядь волос, бабушкиных седых волос, вырванных, запутавшихся, зацепившихся за шуруп.
Макс. Это ужасно.
Надежда. Я подхожу, трогаю эту прядь, разглаживаю ее пальцами. И тут вдруг мне становится ясно, я понимаю, что это мои волосы.
Надежда замолкает. Максим не хочет ее подбодрить, не хочет, чтобы она продолжила. Более того, он хочет, чтобы Надежда замолчала навсегда.
Надежда. Как думаешь, это что-то значит?
Макс ИМ (глубоко вздыхает). Надежда, понимаешь… Я абсолютно в этом не разбираюсь. Я ничего не знаю о снах, ничего не знаю о смерти. Особенно о смерти, совсем ничего не знаю. И не хочу знать.
Надежда (смотрит на него очень сосредоточенно). Смерть вообще не так страшна. Бывают вещи похуже.
Макс. Мне что-то нехорошо.
Надежда. Макс…
Макс. Я чувствую, как что-то давит, что-то давит вот здесь…
Надежда (сосредоточена как никогда в жизни). Максим, послушай меня. Послушай меня внимательно, Сейчас ты встанешь и возьмешь такси. Поедешь прямо в больницу. Остановишь там первого же врача и скажешь, что тебе нужна срочная помощь. Они тебя примут, когда увидят, кто ты. Времени у тебя нет. Ты на грани инсульта.
Максим встает. Надежда устрашающе серьезна.
Макс. Откуда ты знаешь?
Надежда. Отправляйся.
И Максим, к счастью, верит ей. Уходит.
Затемнение
И снова кухня Игнятовичей. За столом отец и сын, они должны о чем-то поговорить, Милан должен что-то сказать отцу, да он бы и сказал, если бы знал, как начать. Прислонившись к стене, стоит Алегра. Она слушает все с каким-то насмешливым выражением лица, если допустить, что десятилетний ребенок может такое выражение сделать умышленно. На ней балетная пачка и верхняя часть тренировочного костюма. Никто не обращает на нее внимания.
Милан. Папа, понимаешь… (Замолкает.)
Игнятович. Что, сын?
Пауза.
Милан. Послушай, я хотел тебе сказать…
Ничего.
Игнятович. Я тебя слушаю!
И опять ничего.
Милан. Видишь ли, вот…
Игнятович. Что я должен видеть, сын?
Милан. Не кричи на меня.
А Игнятович и не думал кричать.
Игнятович. Приходится кричать. Раз ты меня нервируешь.
Милан. Я, значит, тебя нервирую, уже нервирую! А ты даже не знаешь, что я собираюсь сказать.
Игнятович. Конечно, не знаю, раз ты не говоришь!
Милан. И не скажу, раз ты себя так ведешь!
Игнятович. Ну и не надо!
Игнятович встает, чтобы выйти. Игнятович давно уже потерял терпение во всем, что касается его сына. Сейчас видны только последствия.
Милан. Куда же ты? Я сказал, что нам нужно поговорить.
Игнятович. Пощади, сынок, о чем нам говорить?!?
Милан. Сядь, прошу тебя. Я не могу так, на ходу. И я не маленький сынок.
Игнятович садится. Против своего желания, покоряясь, но садится. Алегра молчит в своем углу, она по-прежнему стоит у стены и следит за разговором. Даю вам честное слово — она цинично усмехается.
Игнятович. Вот, я сел. Теперь можешь говорить?
Милан. Видишь ли папа… Понимаешь, те деньги…?
Игнятович. Какие деньги?
Милан. Вот, пожалуйста, ты опять кричишь.
Игнятович. Какие деньги?
Милан. Папа, мы так разговаривать не можем.
Игнятович. У меня нет никаких денег.
Милан. Есть, на книжке.
Игнятович. Они не мои. Это срочный вклад.
Милан. Так разорви договор до срока, папа.
Игнятович. А, вот что? Это невозможно.