Петровичка. Я ухожу.
Жанна. Куда ты пойдешь? Мама, ты слышишь? Ответь, пожалуйста, куда ты пойдешь?
Петровичка. Послушай, детка. Мне семьдесят шесть лет. И я твоя мать. Ты не должна так себя вести.
Жанна. Знаю, мама. Извини.
Жанне искренне жаль.
Петровичка. Ты такая дикая.
Жанна. Знаю.
Мать и дочь смотрят друг на друга. Они на грани того, чтобы расплакаться. Обе.
Петровичка. Поэтому муж тебя и бросил.
Жанну словно ударили по лицу. Некоторое время она просто не может придти в себя. Потом очень холодно говорит.
Жанна. Убирайся отсюда вон. Немедленно убирайся вон.
Петровичка обиженно тянет к себе свой огромный чемодан. Жанна и не собирается ей помогать. Они не кричит, она невероятно спокойна.
Жанна. Уходи из моего дома и больше никогда не появляйся. Я не хочу больше никогда о тебе слышать. Никогда.
Петровичка выходит за дверь, таща чемодан. Жанна не двигается с места. А потом слышен грохот. Несколько ударов чемодана о ступеньки и тупой звук ударившегося о бетон старческого тела. Жаннина мама тихо вскрикивает. Потом не слышно больше ни звука. Жанна ждет, но ничего не слышно. Тогда она в панике бросается к двери.
Жанна. Мама! Мама!!! (Жанна с криками выскакивает за дверь). Мама!!!
Затемнение
Кухня Игнятовичей. За столом друзья — академик и кандидат в академики, на столе перед ними ничего нет. Два человека, друзья студенческих лет сидят рядом. Один кто-то, другой никто. И страшно бы хотел тоже стать кем-то, до того как умрет. Алегра сидит напротив, наблюдает за ними, не сводя глаз.
Игнятович. Не знаю, чем тебя угостить.
Симич. Я ничего не хочу, спасибо.
Игнятович. Дада не любит, когда я хозяйничаю на кухне.
Симич. Я же сказал, мне ничего не надо.
Игнятович. Может сделать тебе чай?
Алегра. Мама сказала, чтобы ты ничего не трогал.
Игнятович. Хорошо, но ведь чай можно?
Алегра. Мама сказала.
Игнятович. Хорошо детка. Дедушка знает.
Симич. Я все равно не пью чай.
Игнятович. Да и я его не пью. После него потом только бегаешь.
Игнятович вырос на селе. А Симич в городе. Первого отличает естественный взгляд на вещи, которого второй стыдится.
Игнятович. Так скажи, что ты хотел, а потом тебя Милан подбросит, когда сам поедет…
Симич. А, нет. Нет нужды. Я пойду пешком.
Игнятович. Пешком? По такому дождю?
Симич. Я не сахарный.
Игнятович. Ладно, как хочешь.
Потом оба замолкают. Один обдумывает как начать, второй ждет, когда первый начнет, а он все никак не начинает. Так продолжается некоторое время. Игнятович, сдержанный, как и обычно, теряет терпение.
Игнятович. Послушай, Милисав, я не хочу тебя подгонять, но мы не можем сидеть так весь день! Давай, выкладывай, что ты хотел сказать?
Симич. Ну, да. Да. Понимаешь. Эта моя кандидатура.
Игнятович. Ах, вот оно что? Что же ты сразу не сказал? Я-то уже бог знает что подумал… Знаешь, я ведь сказал тебе — ну, не повезло, не судьба. По крайней мере, на этот год. Следующим летом… ну, что тебе сказать, можешь снова попробовать. Только… Честно говоря, я не верю.
Симич. А почему? Из-за чего?
Игнятович. Видишь ли, Милисав, я тебе уже говорил, это ведь не просто так, какая-то группа граждан. Они элита этой страны. Они самые умные из всех. Это высший интеллектуальный институт.