Акима немного покоробил такой вопрос, в самом деле, не украл же он его:
— Снял с убитого.
— Офицера убить непросто, — заметил медик со стальными глазами.
— Любого из переделанных убить непросто, — недружелюбно косясь, отвечал Саблин.
— А вы убили пятерых? — продолжал штатский.
— Пятерых.
— Как, из чего? — вставил вопрос капитан медслужбы.
— Из всего, что было. «Бегуна» из пистолета бил, а добил из дробовика. Из двустволки.
— А «солдат» тоже из пистолета били? — интересовался капитан.
Вот чего он донимает, знает же, что «солдат» пистолетной пули и не заметит. Зачем такие вопросы задаёт? Злит только.
— Одного солдата из СВС, Снайперской Винтовки Соколовского, убил, второй на фугас выскочил. Их, вроде, всего два было, — вздохнув, отвечает Аким, он это уже раз тридцать рассказывал, а эти… Сто процентов отчеты Щавеля читали.
— А откуда вы узнали, где фугас поставить? — спросила женщина.
Саблин глянул на неё, ухмыльнулся. Баба, что с неё взять, видать, не понимает, с кем разговаривает. Он думал, что её спутники ей сейчас объяснят, кто такие пластуны, но они смотрели не на глупую женщину, а на него. Ждали его ответа.
— Я поставил фугасы в месте вероятной высадки противника на берег, — терпеливо начал говорить он.
— А откуда вы знали, что они там высадятся?
— Из опыта, определил место, где высаживаться будет удобнее всего.
— А откуда вы знали, что они вообще собираются там высаживаться? — не отставала женщина.
— Я не знал, я предполагал, — продолжал Саблин.
— А на чём основывались ваши предположения?
«Какая же нудная баба. Чего ж тебя разбирает?» — думал Аким с некоторым раздражением. Но вслух, конечно, говорил иное:
— Я пред этим убил какую-то тварь, и у неё в ухе увидал гарнитуру коммутатора, понял, что она там не одна. Решил подготовиться.
— Вы туда приехали не один? — спросил штатский.
Вот, вот теперь начались самые неприятные вопросы. Послать бы их, да Щавель с Волковым рекомендовали поговорить с приезжими. Попробуй не последуй их рекомендациям.
— Не один, — сухо отвечал Аким.
— А сколько вас было?
— Восемь, — ответил Саблин и замолчал.
Пауза. Гости ждут пояснений, а ему уже надоело говорить одно и то же, он молчит.
— С вами тяжело говорить, — наконец сказал штатский.
— С вами тоже.
— Мы здесь по делу, — вдруг снова заговорила женщина, — мы не хотим причинять вам беспокойства, но вы должны нам помочь.
«Всем я чего-то должен», — думает Саблин, а на эту красавицу глаз не поднимает.
И тут она вдруг протянула свою красивую руку с тонкими пальцами и коснулась его руки, потрогала так, как будто успокаивала, а он чуть не убрал свою руку, словно испугавшись. Но одумался, чего ему бабы бояться. Отдёрнул бы руку, дураком выглядел бы.
— То существо, с которым вы встретились, было не одно, — продолжала Панова, а сама ему в глаза заглядывала и не убирала своей руки с руки Акима. — Их было три как минимум. И только два человека, что с ними встретились, выжили. Вы один из них, и вы единственный, кто его видел и кто его уничтожил. Все остальные только радиограммы передавали о плохом самочувствии и о том, что люди сходят с ума и начинают конфликтовать друг с другом.
Она, наконец, убрала свою руку, и Саблину стразу полегчало.
— Как вы себя чувствовали в тот день? — спрашивает медик, а сам смотрит, словно прицеливается.
Нет, не здоровье Саблина его интересует.
— Ну… Голова болела.
— Голова болела, и всё? — не верил медик.
— Глаза болели, словно давят на них сверху.
— Боль пульсирующая?
— Да.
— Тошнота?
Саблин показал жестом: ну, была малость.
— Нам говорили, что вы не очень-то разговорчивый, — произнёс штатский с неудовольствием.
«Уж простите, что не балагур» — подумал Саблин и ничего не ответил.
— Раздражение было у вас? Кто-то из сослуживцев вас раздражал? — продолжал капитан медицинской службы.
Раздражение. Нет, не раздражение. Саблин с тяжестью в сердце и с чёрным стыдом вспомнил, как стрелял в спину снайпера Фёдора Верёвки. На всю наверное жизнь он это запомнил. Аким первой пулей в него попал, он видел это, но стрелял и стрелял ещё три раза, каждый раз попадая. И не чувствовал он тогда ничего, кроме удовлетворения. Разве ж это раздражение. А радиста Анисима Шинкоренко как убивал? Вспоминать не хочется. Он аж зажмурился, да нешто это поможет. А баба чёртова в лицо заглядывает, ждёт рассказа. Он в него четыре пули выпустил, а радисту и перовой хватило. Она в сердце попала. Аким, кажется, даже злорадное удовлетворение получал. Какое же это раздражение? Нет, не раздражение это было. Это была злоба. Злоба тогда его ела поедом.