—Усек. Но вдруг узнают, что солгал, оклеветал Слипчука, привлекут к уголовной
ответственности? — опасливо спросил Цыгейка.
—Не привлекут, — заверил майор. — Если наложишь в штаны, заартачишься, то после отсидки в
СИЗО, если тебе удастся выжить среди головорезов, отправлю на «химию» поднимать народное
хозяйство. Может тебя такая «романтика» устраивает?
— Упаси, Господь от такой участи, — вздохнул Федор. Калач отдал ему водительское
удостоверение.
— А «Жигули»? Я без колес, как без рук.
— Заберешь на штафплощадке. Скажешь капитану Гребкову, что я приказал.
— Спасибо, Вячеслав Георгиевич, век не забуду, — Цыгейка учтиво склонил голову.
—Долг платежом красен. Помни наш уговор.
— Обязательно.
5. Партийный приказ
На следующий день, за час до полудня, дверь палаты отворилась и вошел среднего роста мужчина
в темно-синем костюме, белой сорочке и галстуке. В нем Слипчук узнал помощника первого
секретаря обкома Льва Ароновича Гнедого. Он приблизился к кровати пациента и вкрадчиво
заботливо произнес:
— Добрый день, Александр Петрович. Как ты себя чувствуешь?
— Неважно, суставы ломит, будто их пропустили через камнедробилку. От острой, тупой боли
спасают обезболивающие инъекции. А то бы, хоть волком вой и на стену карабкайся…
— Мы потрясены, до глубины души возмущены случившимся. Не ожидали от Калача такой
подлой дерзости, — посетовал Гнедой.
— Это не дерзость, а мерзкое, гнусное преступление, — возразил Слипчук. — По Уголовному
кодексу квалифицируется, как умышленное причинение тяжких телесных повреждений. Я ему
этого зверства никогда не прощу.
— Понятно, — вздохнул Лев Аронович. — Тобою движет чувства обиды и мести, а надо
руководствоваться разумом, следует задуматься о последствиях. Если инцидент получит широкий
резонанс, то пострадает не только Калач, но и твоя политическая и деловая репутация.
Прослывешь бабником, аморальным типом. Поэтому лучше дело замять, спустить на тормозах.
—Это мнение Виктора Сергеевича? — спросил Александр Петрович.
— Он очень обеспокоен твоим состоянием и не только физическим, но и морально-
психологическим, — помощник уклонился от прямого ответа. — Если не будешь возражать, то
вертолетом экстренной медицины доставят в областную больницу имени Семашко или же в нашу
обкомовскую поликлинику. Там все же квалификация врачей выше, практикуют профессора и
кандидаты наук из Крымского мединститута.
— Не возражаю, сам об этом хотел попросить, — отозвался Александр Петрович. — В районной
больнице оборудование не ахти, какое, да и врачи без ученых степеней и богатой практики.
— Считай, что вопрос решен. Дорогой коллега, у тебя от партии не должно быть никаких
секретов.
— О чем речь, Лев Аронович?
— Тема весьма деликатная. Прежде, чем комиссия партийного контроля займется персональным
делом Калача, я обязан узнать были ли у него основания для расправы. Имею в виду твои
неформальные, интимные отношения с его женой? Только не лукавь, отвечай честно, как на духу.
—Лев Аронович, тебе известно, что я по своим функциональным обязанностям курирую
идеологию и гуманитарную сферу: народное образование, здравоохранение, культуру, спорт. В
этих отраслях в основном в качестве руководителей работают женщины. Поэтому хочу я того или
нет, вынужден с ними постоянно общаться, контактировать. И совершенно понятно, что не только
Калач, но другие мужья ревнуют меня к своим женам, особенно к молодым, красивым и
соблазнительным. К женщинам я отношусь с уважением, по-рыцарски, делаю подчиненным
комплименты, иногда балую скромными подарками на 8 Марта, дни рождения и юбилеи. Не
скрою, что наиболее эмоциональные и темпераментные особы эти знаки внимания воспринимают,
как ухаживания и готовы отвечать взаимностью. Если кому из них я не отказывал, то по
взаимному согласию. Действовал осторожно, аккуратно, чтобы не оплодотворить, не нажить себе
и им проблем с нежелательной беременностью. Я же не виноват, что бабы по мне сохнут, сами в
постель ложатся. Если бы кого из них не удовлетворил, то затаили бы обиду. Отвергнутая
женщина способна на коварство и месть.
— Да, природа тебя красотой не обделила, — с завистью заметил Гнедой, почесав рукой затылок
своей грушевидной головы с проплешиной на темени.
— Каждому свое, Лев Аронович. Тебе — карьера, высокая должность, блага и привилегии при
первом секретаре обкома, а мне — женские ласки и наслаждения.