— К вашим услугам, — холодно отозвался майор.
— Кстати, в каком состоянии вы находились во время инцидента?
—В нормальном, трезвом. У меня на алкоголь аллергия.
— Все равно потребуется справка о медосвидетельствовании.
—Без проблем, — ответил Калач.
— За срачь с колокольни, клевету на партию придется ответить по всей строгости Устава КПСС,
— напомнил Гнедой.
— С какой колокольни? — удивился майор.
— С высокой.
— Слово к делу не пришьешь. У Слипчука нет ни свидетелей, ни магнитофонной записи, а значит, веских доказательств, — заявил начальник РОВД. — Лев Аронович, поверьте мне, как юристу и
опытному оперативнику, картина события банальна. Слипчук —патологический бабник,
пользуясь своим высоким партийным положением, возомнил, что ему все дозволено. Когда я его
по-товарищески попросил оставить жену Ларису в покое, не домогаться близости с ней, он полез
в драку. Я вынужден был оказать сопротивлении в соответствии с нормами Уголовного кодекса и
положения о милиции. Вправе был применить табельное оружие, сделать предупредительный
выстрел, а второй — на поражение.
— Даже так?! — удивился Гнедой. — Не слишком ли круто?
— Не слишком. На Западе полисмены, копы при угрозе своему здоровью и жизни, стреляют без
предупреждения, — сообщил Калач.
— На буржуев, наших классовых врагов, эксплуататоров трудового народа, не следует равняться,
— возразил помощник.
— Знаю, что нам с ними не по дороге, но кое-что полезное можно позаимствовать?
— Ладно, обойдемся без полемики, — снисходительно промолвил Лев Аронович и, вспомнив о
секретаре-машинистке, поинтересовался. — Откуда у тебя в приемной баба, грубая, неотесанная?
Язвит и хамит. Причислила меня к обслуге, моя фамилия ей не понравилась, назвала ее
жеребячьей. Нормальная фамилия. Не объяснять же каждому, что мои предки занимались
лошадьми и профессия стала фамилией…
—Конокралством что ли занимались? — бросил реплику Калач.
— И вы туда же, — обиделся партработник. — Конокрадством чаще всего промышляли цыгане, а
мои предки честно зарабатывали свой хлеб насущный. Ходили за сохой, растили хлеб. Это ныне
технический прогресс потеснил гужевой транспорт, а прежде конь вместе с рабочим классом и
крестьянством был основной производительной силой.
— Лев Аронович, ни за что не поверю, чтобы евреи ходили в конюхах, — заметил майор. —
Медицина, торговля, банк, цирк, эстрада — вот их удел. Испокон века они там, где меньше работы
и больше денег. Наверняка, ваши предки действовали в сговоре с цыганами, которые воровали
коней, а те продавали.
— С чего вы взяли, что я еврей? Великого русского писателя Толстого тоже звали Львом.
—Да, Львом, но Николаевичем, а не Ароновичем, — уличил его Вячеслав Георгиевич.
—Не уводите разговор в сторону, — сухо произнес Гнедой. — Если я займусь вашей родословной,
то обязательно обнаружу примесь еврейской крови. А, если окунуться глубже, то и монголо-
татарской, ведь Русь триста лет была под игом Золотой орды. Азиаты много женщин перепортили.
— Лев Аронович, не обижайтесь, но у вас ярко выраженные признаки типичного жида.
—Майор, не забывайтесь, не смещайте акценты! Я указал на грубость секретарши, а вы туда же,
— напомнил он.
— У нас здесь не институт благородных девиц. Вспомните, как в песне «наша служба и опасна,
трудна». Постоянно вынуждены общаться с деклассированными элементами, уголовниками,
пьяницами, проститутками, наркоманами, аферистками и прочим сбродом, поэтому сотрудники
суровы, жестки.
— Но ведь секретарь-машинистка не ловит преступников, а сидит копной за столом, марает
бумагу, отвечает на телефонные звонки и заваривает кофе и чай, — заметил Гнедой. — Может я
не прав?
— Да, в оперативно-розыскных мероприятиях она не участвует.
— Тогда откуда такой гонор? Я на вашем месте заменил бы Клавдию Семеновну на современную,
культурную, вежливую женщину.
— Не могу, совесть не позволяет.
—Почему?
—Судьба ее обидела. Клавдия Семеновна вдова нашего офицера, погибшего в Афганистане при
исполнении интернационального долга. Напоролся на засаду душманов. На ее иждивении двое
несовершеннолетних детей.
— Печально, сочувствую. Но это не может быть поводом для грубости. Проведи с ней
воспитательную беседу. Объясни, что к людям, особенно партийно-советским работникам,
следует относиться с уважением.
— Хорошо, выкрою время, поговорю, — пообещал майор.
— Пора и честь знать, — произнес Гнедой, поднявшись с кресла.